В Кэндлфорд!

Это избавляло от неприятностей всех. К тому часу, когда запряженная пони коляска мистера Раштона подъезжала к дверям почты, на кухонном столе уже были разложены бухгалтерские книги, марочные листы, почтовые ордера, лицензии и тому подобное, а также аккуратные столбики монет. Таким образом, служебные дела не занимали много времени, и по их окончании следовала светская часть мероприятия.

В дни визитов мистера Раштона чай накрывали на круглом столе в гостиной; мисс Лэйн в парадном шелковом платье с длинной золотой цепочкой, дважды обернутой вокруг шеи и заткнутой за пояс, разливала чай из лучшего серебряного чайника, мистер Раштон сполна воздавал должное деревенскому угощению (однажды на столе появилась холодная утка), а Лора металась между гостиной и конторой. Однажды ей впервые доверили перед завариванием подогреть чайник и насыпать в него чай из чайницы, но про чай она забыла и, когда хозяйка дома и гость непонимающе уставились на прозрачную струю, хлынувшую из носика, от ужаса чуть не лишилась чувств.

После чаепития полагалось проинспектировать сад, цыплят и свиней, а запряженную пони коляску загрузить дарами земли, в числе которых был и огромный букет цветов для миссис Раштон.

То был старомодный способ ведения дел, а мистер Раштон был старомодным почтмейстером. Этот опрятный маленький человечек средних лет с весьма педантичной речью и манерами, по мнению многих, обладал преувеличенным чувством собственной значимости. С теми из своих подчиненных, кто трудился исправно, мистер Раштон был любезен, хотя не без покровительственности, зато нерадивым и безответственным работникам спуску не давал. Он пребывал в уверенности, что те, кто работает под его началом, обожают его.

– Команда моего маленького корабля, – говаривал старший почтмейстер про своих подчиненных, – команда моего маленького корабля знает, кто тут капитан.

Увы, но приходится констатировать, что между собой «команда» называла своего капитана «святошей Джо». Причина заключалась в том, что в частной жизни мистер Раштон являлся столпом методистской общины в Кэндлфорде, заведующим воскресной школой, время от времени – проповедником и радушным хозяином для приезжих священников, словом, на местном уровне влиятельным человеком в своей церкви. Чем, возможно, объяснялась и его манера одеваться. В своих черных или темно-серых костюмах и круглой черной фетровой шляпе разъезжавший по улицам на толстом сером пони мистер Раштон сам вполне мог сойти за методистского пастора или даже священника официальной церкви. На свое жалованье, составлявшее не более двухсот пятидесяти фунтов в год, в те благодатные дни старший почтмейстер мог держать собственный выезд с пони, горничную для жены, угощать друзей и давать образование детям.

Кэндлфордским гражданам мистер Раштон нравился, но жильцы больших загородных домов его не привечали. Они считали старшего почтмейстера чересчур дотошным приверженцем официальных правил. Один из помещиков называл его «этот маленький чинуша»; ходила история о баронете, любителе лисьей охоты, который прервал беседу в кабинете с табличкой «Почтмейстер», швырнув в голову чиновнику глиняную бутылку с чернилами. К счастью, цели она не достигла, но кое-кто из клерков помоложе еще долго с гордостью демонстрировал выцветшие брызги на обоях.

На раннем этапе знакомства с Лорой мистер Раштон обещал взять ее стажеркой в свою контору, как только откроется вакансия. Но вакансия так и не открылась. Под началом старшего почтмейстера работали всего две женщины, обе – дочери пастора, его друга, которые жили в его семье. Это были тихие, благовоспитанные, приятные молодые леди лет тридцати с небольшим, принадлежавшие к тому типу, который тогда преобладал среди сотрудниц почты. В начале столетия появились «юные особы» с искусственным жемчугом и дурными манерами, которые исчезли перед прошлой войной. В Лорины времена служба на почте была по большей части уделом дочерей священников и учителей. Популярности она не обрела. В больших почтовых конторах стажеру платили весьма низкое жалованье, которого совершенно не хватало на самостоятельную жизнь вдали от дома, а в маленьких отделениях, где стажеры жили на полном пансионе, за обучение взимали плату. Лора, можно сказать, проникла на почту через черный ход, и впоследствии ей иногда напоминали об этом. «Почему это я должна тебя учить? Мои родители платили за то, чтобы меня учили» – подобные настроения были не чужды данному учреждению.

Некоторое время Лора уповала на то, что одна из мисс Рэпли выйдет замуж, но ни та, ни другая не выказали ни малейшего желания услужить ей подобным образом, так что постепенно ее надежды на вакантное место в Кэндлфорде угасли. И ничего подходящего ей больше не предлагали. Успеха Лора не добилась. На протяжении всей своей недолгой служебной карьеры она оставалась в должности помощницы. Однако получала за это и некоторое возмещение, которое, быть может, устроило бы не каждого, но ей пришлось по душе.

Телеграфный аппарат был установлен в гостиной, где на фоне старинной, розового и красного дерева мебели его белые циферблаты и латунная отделка, придававшие ему сходство с научным прибором, выглядели поразительно современно. Это был так называемый алфавитный указательный прибор, давно уже вытесненный телефоном даже в самых маленьких отделениях. Но в свое время он послужил на славу, был прост в освоении и надежен в работе. Более крупные и оживленные почтовые конторы были оборудованы клопферами и однострелочными телеграфами, использовавшими азбуку Морзе и преобразовывавшими ее сигналы в звуковые. В алфавитном телеграфе использовались буквы. С помощью рукоятки, похожей на ручку кофейной мельницы, стрелка перемещалась по циферблату, на котором по часовой стрелке был напечатан алфавит, а на другом конце буквы считывали со второго циферблата, поменьше. Вокруг большого циферблата располагались латунные кругляши, или клавиши, по одному на каждую букву, и телеграфист, одной рукой вертя рукоятку, пальцами другой нажимал на клавиши, таким образом составляя из букв слова. Маленький циферблат на верхней крышке, так называемый приемник, фиксировал входящие сообщения.

В течение нескольких дней Лора, положив перед собой раскрытую книгу, по которой она составляла слова, практиковалась в наборе сообщений. Круг за кругом вращала ручку, одну за другой нажимала клавиши, сначала медленно, рывками, потом все плавнее и быстрее. Иногда звенел звонок, прикрепленный к прибору, и приходила настоящая телеграмма, которую принимала мисс Лэйн, в то время как Лора напряженно следила за стрелкой на маленьком верхнем циферблате. Стрелка вращалась с бешеной скоростью, и девочка опасалась, что глаза никогда не будут за ней поспевать, но постепенно научилась подмечать краткие остановки на буквах и примерно через неделю уже умела управляться с этим нехитрым устройством.

Одна из главных трудностей мисс Лэйн заключалась в быстрой доставке телеграмм. Обычно эта задача возлагалась на девушку по имени Минни, жившую в одном из близлежащих коттеджей, если та оказывалась дома; но, хотя в среднем за день в Кэндлфорд-Грине принимали всего около дюжины телеграмм, они поступали скопом, по нескольку штук, и зачастую едва Минни отдалялась за пределы слышимости оклика, как приходило очередное сообщение. И тогда начиналась беготня в поисках другого посыльного, или же на помощь призывались Зилла либо один из кузнечных подмастерьев. Готовности ни один из них не выказывал, к тому же нередко без них было трудно обойтись в кузнице, но на почте существовало строгое правило: ни одна телеграмма не должна задерживаться. Было и еще одно досадное обстоятельство, связанное с доставкой телеграмм: даже когда два сообщения поступали одно за другим, они, как назло, были адресованы людям, жившим в противоположных направлениях. Многие – на фермы или в загородные дома в двух и даже трех милях от почты, так что Минни за день проходила по округе по многу миль.

Можно было бы сказать, что Минни плелась нога за ногу, поскольку походка у нее с виду была медленная, вялая, однако впечатление это оказывалось обманчивым, поскольку она ухитрялась преодолевать большие расстояния и обычно возвращалась вовремя. Это была хорошенькая пятнадцатилетняя деревенская девица с кукольным личиком и огромными, довольно бессмысленными голубыми глазами, большая щеголиха и модница. Как правило, она появлялась на почте в очень опрятном, хотя иногда и поношенном ситцевом платье и украшенной цветами шляпке. Однажды, очень знойным днем очень жаркого лета, мисс Лэйн извлекла из своих запасов старинный белый шелковый зонтик с кремовой кружевной оборкой и презентовала его Минни. И когда та, подняв над головой зонтик, отправилась доставлять телеграмму, на лице ее было выражение, которого Лора никогда не забудет, – выражение наивысшего блаженства.

Гостиная мисс Лэйн соединялась дверью с той частью конторы, которая предназначалась для посетителей, и порой случалось, что, вернувшись от телеграфного аппарата, Лора обнаруживала, что не имеет возможности снова попасть за стойку, поскольку мисс Лэйн ведет приватный и явно конфиденциальный разговор с клиентом. Тогда она тихонько прикрывала дверь и направлялась прямиком к книжному шкафу. Некоторые из имевшихся в доме изданий, такие как «Кулинария и ведение домашнего хозяйства», «Справочник кузнеца» и «Словарь» доктора Джонсона, хранились на одном из кухонных подоконных сидений, но все лучшие книги стояли на полках за стеклянными дверцами над бюро в гостиной. Когда Лора одалживала один из томиков, первым делом она была обязана обернуть его в коричневую бумагу, поскольку мисс Лэйн весьма бережно относилась к своим книгам, большинство из которых принадлежали еще ее отцу.

Подборка изданий была необычна для гостиной ремесленника той эпохи; но отец Доркас и сам был необычным человеком: любил поэзию, особенно Шекспира, изучал историю и астрономию.

Там были и «Произведения Уильяма Шекспира» в двух больших плоских томах, и «История Англии» Юма – не меньше дюжины маленьких толстых томиков, и «Поэтические произведения» Вальтера Скотта, и несколько романов «уэверлийского цикла», стихи Каупера, Кэмпбелла и Грея, «Времена года» Джеймса Томсона и многие им подобные книги. Лоре позволено было брать любые из них, за единственным исключением – байроновский «Дон Жуан», ужасная книга, как объяснили девочке, и совершенно неподходящая для чтения.

– Не знаю, почему я давным-давно его не уничтожила, – сказала мисс Лэйн. – В следующий раз, когда в саду разведут костер, надо так и сделать.

Лора понимала, что ей должно быть стыдно, и действительно стыдилась, когда при всяком удобном случае, устроившись перед книжным шкафом, то и дело виновато поглядывая на дверь, она с широко распахнутыми глазами поглощала очередные полпесни «Дон Жуана». Однажды вечером девочка сунула книгу в карман и взяла ее с собой в постель, так что мисс Лэйн чуть не застигла свою помощницу на месте преступления, внезапно войдя в ее комнату, чтобы дать какие-то указания относительно утренней почты. Лору спасло то, что она успела сунуть книгу под одеяло, но из-за острого края переплета, впившегося ей в бок, едва могла говорить, и мисс Лэйн с подозрением оглянулась на нее.

– Больше в постели не читай, – велела она. – Не стоит портить себе глаза, к тому же я не желаю заживо сгореть во сне.

И Лора тихим, послушным тоном ответила: