– Хейко, например, давно бы выбросил эти штуки на свалку. Или раздарил бы. Или уж не знаю что.
– Да-да, Хейко, – тихо сказал Рональд. – Он знает толк.
Это прозвучало без иронии, разве что огорчённо. Я смотрела на своего отца со стороны. Он сжал губы и продолжал неотрывно смотреть на воду, будто ждал спасательную шлюпку.
– Папа. Ты можешь мне объяснить? Можешь ты мне просто объяснить, почему ты этим занимаешься? – Я лишь второй раз назвала его так, и он это тоже заметил. Он повернулся ко мне лицом и улыбнулся. И я, его дочь, точная его копия и точно так же беспомощно предоставленная жизни, без оружия, без доспехов и без забрала, смотрела на него и узнавала в нём себя.
Он положил ладонь мне на колено и сказал:
– Ты же знаешь, что делает смотритель маяка, да?
Разумеется, я знала. Он говорил со мной как с шестилетним ребёнком. Но я кивнула.
– Он всю свою жизнь просиживает в башне. Он включает свет, когда темно, и следит, чтобы корабли на напоролись на прибрежные скалы. И он делает это и тогда, когда нет никаких кораблей. И знаешь, почему?
– Потому что он слишком тупой, чтобы найти себе нормальную работу, – сказала я.
– Нет. Потому что такова его задача. Потому что он относится к ней серьёзно. Или потому, что должен делать это по каким-то другим причинам. В любом случае он делает это до тех пор, пока не прекратятся либо ночи, либо корабли. И то и другое маловероятно. Ты понимаешь?
Да, это было приблизительно так же вероятно, как найти три тысячи человек, которые захотят иметь его жуткие маркизы. Он был, так сказать, дуйсбургским смотрителем маяка. Только без башни. И с маркизами. Его дурацкая аналогия со смотрителем маяка поставила меня перед новыми вопросами: по каким таким «другим причинам» мой отец должен продавать маркизы из ГДР?
– Смотритель маяка мог бы просто уйти, – строптиво заметила я.
– Нет, он не может, ибо тогда маяк останется без присмотра. И никто не придёт сменить смотрителя.
– И это меня не удивляет, – фыркнула я. – Потому что это дурацкая работа.
Я была раздражена, потому что у меня в голове не умещалось, почему смотритель маяка настолько несвободен. Я так и сказала.
– Это как посмотреть, – сказал мой отец. – Конечно, он не может покинуть свой пост. Зато ему никто и не докучает. Ему не надо ни с кем ни о чём договариваться. Никто им не командует. Он может читать книги или рисовать. Или ночи напролёт слушать музыку. Может, ему нравится быть одному.
– И какое отношение всё это имеет к твоей фирме? – спросила я. – Ты же не обязан это делать. Ты же можешь делать и что-то другое.
– Нет, не могу.
– И почему же?
– Есть для этого причины.