– Нарисуешь их?
Родя едва не попался на удочку. Ага.
– Нет, ты… вы сами.
Но Иван Саввич горестно вздохнул.
– Боюсь, у меня не получится. Видишь ли, я тебе не сказал. Я человек пожилой, а у нас, стариков, что-нибудь да болит. И вот руки… каждый день… О!
Родя настороженно уставился на еще недавно такого бодрого Ивана Саввича. Но тот так страдальчески закатывал глаза, что Родя решил ему поверить.
Потом глянул на Вову. У того тоже был несчастный вид.
– Давай-ка сделаем так, – слабым голосом сказал Иван Саввич. – Ты возьмешь рисунок с собой. Кто знает, может, у тебя получится нарисовать друга для Вовы. А то вдруг ему станет страшно ночью.
Родя весь напрягся. Уж он-то знал: что изображено на бумаге – то взаправду, и страх маленького Вовы, его нарисованное одиночество, мигом заполнили Родину голову.
3
По пути домой он все думал – как?
Как? Ведь одно дело – рисовать горы и реки. Дуб можно нарисовать. Дом. Самолет. Петуха, слона или мартышку – да, куда сложнее, но тоже можно.
Но человека!
На это он решиться не мог.
За окном сгущался вечер. За стеной приглушенно говорили родители.
– Водишь к каким-то шарлатанам! Заговорил ведь – и слава богу!
– Он прекрасный специалист, молчи уже. Родю надо развивать.
– Да нормальный он! Подумаешь – людей не рисует! Мне вон тридцать пять, а я тоже их не рисую. И не рисовал никогда!
– Сравнил…
Он не двигался. Это было очень важно. Пальцы побелели, сжимая желтый фломастер.