– Вот! Я же…
– Действительно, интересные рисунки… Ходит в студию?
– Нет! Он сам, понимаете?
– Вот этот зверь…
– Тигр.
– Да. А это динозавр. С ума сойти, будто смотрят с бумаги… Почему вы мне раньше не показали?
Мама завозилась. Родя знал – она не очень-то любит показывать
И только иногда, очень редко, в особо теплые вечера, когда на кухне пахло пирогом, а мама смеялась, а папа что-то рассказывал…
– Слушай, Родьк, может, покажешь, а?
– У-у.
– Да ладно тебе… давай.
И они смотрели, медленно перебирая. И всё затихало. И мама поджимала ноги и делалась похожей на девочку. А у папы смешно приоткрывался рот.
Фиолетовый кот подмигивал хитрым желтым глазом, гуашевые волки угрюмо бежали по голубому снегу, толстые цветные птицы покачивались на алых ветвях и мудро кивали маленькими головками…
А они сидели втроем, и было им хорошо и уютно.
А теперь мама принесла коробку сюда.
Он рисовал, сколько себя помнил. Вернее, помнил себя с тех пор, как начал рисовать. Он был странный мальчик – толстый, малоподвижный и нелюдимый. Он не умел дружить, мало говорил и никогда не шумел. Везде, где бы он ни появлялся, он садился в уголок и распаковывал пенальчик с фломастерами и карандашами. Дети не стремились с ним играть, но и не обижали.
Он очень долго не разговаривал. Мама искала его взгляд, потом наклонялась, раскрывала книжку и, водя пальцем по странице, снова с надеждой заглядывала Роде в лицо, как в иллюминатор.
– Вот посмотри – ко-ров-ка. Как коровка говорит?
Родя молчал.
– Му-у. Ведь правда – му?