Потом подошел к зеркалу. Долго смотрел. Потрогал отражение своего пальца.
Нет, оранжевый.
Нет, карандаш.
Сердце стучало.
Лист лежал на столе. Руки разгладили его. Теперь для Роди не существовало ни Вовы, ни Кота, ни Дерева…
Только Первый Человек.
Когда мама посмотрела, у нее задрожала нижняя губа, а глаза быстро-быстро заморгали.
Когда посмотрел папа, он забыл, что год назад бросил курить. Сходил к соседу, вернулся, вышел на балкон и искурил полпачки.
На следующий день мама с Родей снова шли по светлому коридору. Родя старался не наступать на солнечных зайчиков. В его руке была папка с рисунком. Мама в кабинет не зашла.
Иван Саввич посмотрел, и на секунду показалось, что в лице его что-то треснуло и сейчас посыплются осколки. Но Иван Саввич был не так прост, чтоб позволить расколоть свое вытянутое лицо одним-единственным детским рисунком.
– О-очень хорошо! Да ты просто молодец! А как его зовут?
– Бры.
Иван Саввич поперхнулся.
– Какое хорошее имя… А знаешь что? – он снова игриво подмигнул. – У меня сегодня совсем не болят руки. И я сделаю… угадай что?
Родя был не любитель угадывать. Он хмуро смотрел, как Иван Саввич взял карандаши – его карандаши! – и рядом со злосчастным Вовой нарисовал девочку.
– Когда Вова вырастет большой… – вещал Иван Саввич. – А он, конечно, вырастет большой и станет взрослым, он женится на ней, и они станут мамой и папой. У них будет много детей!
Иван Саввич ликовал. И было от чего! Им удалось провести Родю. Именно
Родя ничего не сказал. Он упаковал листок и вышел в коридор, где его ждала мама.
С тех пор мама рассказывала всем знакомым, какой Иван Саввич замечательный специалист, просто гений.
А Родя рисовал как ненормальный.