они соотносятся также друг с другом, объясняется то, что, приобретая знание, нельзя
упустить из виду ни одной части, а также нельзя сделать никакого случайного добавления
или остановиться на неопределенной величине совершенства, не имеющей a priori определенных границ. Следовательно, целое расчленено (articulatio), а не нагромождено
(coacervatio); оно может, правда, расти внутренне (per intussusceptionem), но не внешне (per appositionem) в отличие от тела животного, рост которого состоит не в присоединении
новых членов, а в том, что каждый орган без изменения пропорциональности становится
более сильным и более приспособленным к своим целям.
Идея нуждается для своего осуществления в схеме, т. е. в a priori определенном из принципа
цели существенном многообразии и порядке частей. Схема, начертанная не согласно идее, т. е. исходя не из главной цели разума, а эмпирически, т. е. согласно случайно
представляющимся целям (количество которых нельзя знать заранее), дает техническое
единство, а схема, построенная согласно идее (когда разум a priori указывает цели, а не
эмпирически ожидает их), создает архитектоническое единство. То, что мы называем
наукой, возникает не технически, ввиду сходства многообразного или случайного
применения знания in concrete к всевозможным внешним целям, а архитектонически, ввиду
сродства и происхождения из одной высшей и внутренней цели, которая единственно и
делает возможным целое, и схема науки должна содержать в себе очертание (monogramma) и деление целого на части (Glieder) согласно идее, т. е. a priori, точно и согласно принципам
отличая это целое от всех других систем.
Никто не пытается создать науку, не полагая в ее основу идею. Однако при разработке
науки схема и даже даваемая вначале дефиниция науки весьма редко соответствуют идее
схемы, так как она заложена в разуме, подобно зародышу, все части которого еще не
развиты и едва ли доступны даже микроскопическому наблюдению. Поэтому науки, так как