Лей. Гром. Пусть первый раскат для кого-то прозвучал лишь отдалённой угрозой, но… Но гром прогремит дважды. Столько, сколько потребуется. Хоть миллион раз.
Всё повторялось снова и снова, я был обречён умирать и возрождаться ради этой бесконечной борьбы. Никакой смерти. Мне запрещено умирать.
Дракон. Боль. Жар. Бред. Игла, глоток воды — и снова всё по кругу.
— Хватит с него, — услышал я голос директора из темноты. — Бросьте в карцер, пусть оклемается. А когда выйдет — он будет шёлковым. Здесь наша работа закончена.
Воспитатели тащили меня куда-то, а я смотрел вниз, на плывущий рисунок досок пола, и дышал. Не можешь ничего сделать — дыши. Просто, твою мать, дыши! Это важно.
-Конечная! — хохотнул воспитатель, и меня швырнули в темноту консерватории. — Сладких снов, герой.
Наконец-то покой. Я долго лежал на полу, дышал и смотрел широко раскрытыми глазами в темноту. В венах таял яд, которым меня накачали. Он уходил, продолжая колоть меня изнутри мириадами мельчайших иголок.
— Твари, — прошептал я первое своё слово после того, как за мной закрылась дверь.
— О, ты живой? — обрадовался голос справа. — Слава богу, я уж думал, трупак. Меня когда кинули — ты лежал. Я тут уже сутки, а ты — ни звука. Неправильно как-то, брат. Это консерватория, здесь полагается петь песни.
Голос я не узнал. Какой-то парень из десятков учеников проклятой всеми богами школы Цюань.
— И что ты мне сделаешь, если я поведу себя не так, как полагается? — спросил я.
Парень помолчал, потом примирительно заметил:
— Чего ты начинаешь? Я просто болтаю. Правду про тебя говорят, псих ненормальный.
— Про меня хотя бы говорят. А вот о тебе я ничего не слышал.