Капитан с сожалением наблюдал за возлюбленной, сокрушенно покачивая головой:
− Нет, не понимаю… Завидовать голодной птице?
Вместо ответа девушка совсем по-детски выбросила руку в небо и радостно воскликнула:
− Смотрите, смотрите, сеньор! Она свободна, как мечта.
Тут же Тереза крутнулась к драгуну, прищурила изумрудные глаза в сокровенном восторге и, глядя сквозь ажурную вязь ресниц, медленно, по-сказочному растягивая слова, сказала:
− Но больше всего я люблю… тайну. Ведь правда, она само очарование?
− О, Бог мой! Да ты сама для меня таинственна, как сельва151. Но уясни одно: вот эти пальцы, − Луис до хруста сжал кулаки, − цепко держат узду фортуны. И клянусь нашим родом, я черта с два выпущу птицу счастья из рук!
Он осторожно, как к необъезженной лошади, подошел к ней.
Схватил внезапно за плечи и крепко прижал к себе, горячо шепча:
− Любимая, за мной богатство и власть, а это, понимаешь ли ты, − свобода! Ее нет без власти, так уж устроен наш чертов мир. И эту свободу, мой рай, − его темно-карие, как зрелые каштаны, глаза горели страстью, − я хочу подарить только тебе. Тереза, слышишь? Только тебе…
Сеньорита молчала, потрясенная горячим признанием, борьбой с остатками мужской чести и мрачным нарастанием его страсти. Ею вдруг овладело какое-то доселе неведомое чувство истомы от порывистого, жаркого дыхания Луиса и сладкая боль от жестких объятий. Она затрепетала, когда его рука с жадно растопыренными пальцами поползла вниз по ее спине, а другая, с упорным нажимом, стиснула правую грудь.
− Пустите! − задыхаясь, Тереза попыталась оттолкнуть капитана, но он продолжал грубо тискать ее, крепче прижимая к себе. Жесткие, как проволока, усы больно царапали шею. Это обстоятельство словно встряхнуло и пробудило девушку от медоточивого полусна-полудурмана. Кое-как высвободив руку, она что было силы обожгла Луиса пощечиной.
− Вы обуздали свою страсть? − в глазах сверкала ярость, дыхание шумно вырывалось из сдавленной груди. −Ну! Отпустите!
Сын губернатора нехотя разжал объятия и, потирая густо заалевшую щеку, процедил:
− Дура, я же люблю тебя. Я потерял из-за тебя всё: благословение отца, сон и голову. Кто бы мог подумать, что дон де Аргуэлло так падет и будет у ног?! − ироничный хохот драгуна огласил патио, разогнав птицу. − Да как ты не поймешь, заноза? Я пытался всё сделать для тебя, чтобы оградить от ужасов этого мира!
− Но стал моим ужасом. Я боюсь тебя. Уходи!
− Видит Бог, Тереза, я долго терпел… Ненавижу кокеток, которые ломаются и строят из себя черт знает что! С такими козами у меня разговор один.
И не успела Тереза глазом моргнуть, как он тигриным движением подцепил ее волнистую прядь и, стремительно перехватив дважды все выше и выше, сжал волосы до боли у самого темени и властно рванул к себе. Девушка молчала, как камень, только сверкающая роса слез, дрожащая на ресницах, выдавала ее муку. Всепокрывающий запах прогорклого табака влажно и горячо поглотил Терезу.
Дон Луис целовал степную дикарку в свежие губы, долго целовал, покуда… не почувствовал, как ему в ребра уткнулся холодный ствол его собственного пистолета.
− Отпусти, или застрелю, − глухо, сбоисто дыша, что в душный грозовой день, сказала она.