В. Последний этап в исследовании хронологии сочинений преп. Максима — установление соотношения отдельных сочинений, сближаемых для того между собою в том или другом отношении. Установление такого соотношения для отдельных сочинений дает возможность не только дополнить составленный нами список на счет других сочинений, но и помочь согласовать хронологические группы, полученные нами в отделах А и Б.
Основной прием исследования — установление совпадений между отдельными сочинениями и их оценка. Совпадения между сочинениями могут служить признаком: (1) близости их друг ко другу
Более важное значение такие сближения могут иметь для установления относительной (2) постеорности (или resp. приорности) сочинений по характеру раскрытия в них одинаковых идей. Признаком вторичности сочинения является, прежде всего,
Другим признаком постеорности является применение в данном сочинении идей, развитых подробно в других сочинениях. Применение идеи нужно предполагать в тех случаях, когда известная идея, раскрытая в одном сочинении довольно подробно и составлявшая в нем один из тезисов, в другом сочинении приводится кратко и побочно, мимоходом, [3352] приспособляется к целям экзегетики [3353] или нравственного приложения, [3354] причем претерпевает разного рода видоизменения применительно к новому своему положению. [3355] Применение идеи установить нелегко. Нужно доказать, что мы не имеем дело с зачатком идеи, т. е. показать, что у нас налицо полностью все элементы идеи, хотя и в кратком выражении, а не один зачаточный элемент ее; далее, что идея эта приводится в полном смысле побочно, а не в такой обстановке, которая бы способствовала ее зарождению и раскрытию. [3356] Суждение, впрочем, о взаимоотношении сочинений и определение характера применения идей большей частью открывается только при непосредственном сличении соответствующих мест и оценке всех сопутствующих обстоятельств. Легче суждение при сопоставлении трех или более сочинений: тут сличение обыкновенно само собою открывает моменты зачатка, развития и применения идеи. Для проверки наших заключений мы приведем ниже из таких сопоставлений целые контрольные ряды. Но, к сожалению, трудно вообще найти более или менее существенные сопоставления, а еще труднее с полной определенностью высказать о них суждение, тем более что большей частью приходится оперировать только с двучленными сопоставлениями. В общем, нужно признать, что все полученные таким образом выводы могут иметь только проблематическое значение, как построенные на довольно шаткой почве различных сопоставлений и оценок. Лишь в своей совокупности при удачном перекрестном совпадении разных соотношений они могут получить значение вероятности. Некоторые выводы могут быть сделаны тверже других, в зависимости от количества и характера служащих им основой данных.
а. Первый вопрос, который нам нужно решить, — это тот, все ли сочинения преп. Максима входят в рамки составленного нами списка Ambigua — Ер. ex Roma 650 г., или же рамки эти могут Сыть раздвинуты? И так как список в своем конце уже пришел к полному завершению, то вопрос этот может быть формулирован так: нет ли сочинений, которые бы можно было поставить раньше Ambigua? (Или resp. — Orationis Dominicae expositio [631 г.]?)
Вопрос этот может касаться только сочинений мистико-созерцательного характера, так как полемические сочинения большей частью написаны после 639 г. (против монофелитов) или, по крайней мере, после 632 г. (против севириан). Из числа таких сочинений вопрос может быть поставлен относительно: a) Capita de charitate, мистико-созерцательного сочинения, выделяющегося из ряда других по своей простоте и примитивности; б) Quaestiones et dubia, труда, написанного до знакомства с Палестиной [3357] и, следовательно, во всяком случае раньше Orationis Dominicae expositio; в) Ер. 6 — письма, адресованного тому же лицу — Иоанну Кизическому, — которому посвящено и Ambigua.
Capita de charitate (c Liber asceticus) по всем признакам нужно ставить раньше Ambigua. В последнем сочинении по сравнению с первым заключается усиление мистико-созерцательного элемента [3358] и полная философская обработка отдельных пунктов учения. Так, учение о λόγοι бытия, благобытия и вечнобытия [3359] и о том, кои из них зависят от милости Божьей и кои — от нашей воли, [3360] выступает в Ambigua во вполне развитой форме с надлежащим богословско-философским обоснованием, и притом с приложением к «естественному закону». Учение Capita de charitate III, 25 о том, что Богом дается сущности ὄν и ἀεὶ он, выясняется в Ambigua в том смысле, что первое дается ей по естеству, а второе — по благодати. [3361] Учение Capita de charitate III, 21–22 о том, что Бог все знает по Себе, выражается в Ambigua в форме учения о знании Богом тварного мира по своим λόγοι. [3362] Опровержение мнения о вечности мира (Capita de charitate IV, 6; III, 28) получило в Ambigua форму философского трактата, с привлечением целого ряда новых идей и всесторонней философской обработкой. [3363] В философских терминах решается в Ambigua [3364] вопрос о смысле бедствий, столь просто разрешаемый в Capita de charitate II, 45. [3365] Нельзя не заметить также в Capita de charitate, что сочинение это терминологически менее определенно, чем другие произведения преп. Максима. Хотя троечастное деление философии уже здесь имеется (II, 26; IV, 47; ср.: III, 2), но самые термины «практическая философия», «таинственное богословие (тайноводство)» [3366] еще не употребляются. Учение о вольных и невольных искушениях (страстях) [3367] хотя и намечается, но без терминологической определенности (II, 41: λύπη; II, 66: πόνος; II, 91). Разделение страстей на душевные и телесные имеется (II, 64: в связи с группировкой их по способностям θυμός и ἐπιθυμία), но еще нет разделения их «по недостатку и излишеству». [3368] Не видно в Capita de charitate самого малейшего раскрытия и некоторых сторон учения преп. Максима, известных из Ambigua, например, учения о естественном и писанном законе [3369] или о таинственном воплощении Христа в душах верующих. [3370] В связи с этими данными решительно примитивный характер изложения Capita de charitate, особенно по сравнению с изысканно философскими Ambigua, говорит не только в пользу того предположения, что «главы» эти были предназначены для кругов простого монашества, но и того, что они написаны значительно раньше Ambigua.
В пользу этого же вывода говорит применение в Ambigua мысли Capita de charitate о том, что Солнце правды, являя Себя, являет вместе с Собою и λόγοι, [3371] или в Orationis Dominicae expositio — учения о двояком (чистом и нечистом) страхе, [3372] или в Mystagogia — о ценности только внутреннего настроения, а не действий человека. [3373]
Близко по простоте изложения к Capita de charitate стоят Quaestiones et dubia. [3374] Эти вопросоответы имеют с ними немало соприкосновений, [3375] из коих некоторые ясно носят характер применения [3376] или даже глухого указания: [3377] последнее — в учении о четырех родовых добродетелях, [3378] о четырех стадиях в развитии страстей, [3379] о различных λόγοι ἐγκαταλήψεως. [3380] В Quaestiones et dubia воззрения преп. Максима выступают уже в более развитой форме, чем в Capita de charitate. Это особенно заметно на терминологии св. отца. В Quaestiones et dubia мы находим уже окончательно установившимися учение о троечастной философии (πρακτική, φυσική καὶ θεολογικὴ θεωρία), [3381] об ἀκούσιοι πειρασμοί; [3382] находим зародыш разделения страстей по рубрике «недостатка и излишества»; [3383] встречаемся с учением о таинственном воплощении и жизни Логоса в душах верующих, [3384] т. е. наблюдаем то, что в полной мере выступает в Ambigua. Все это уполномочивает ставить Quaestiones et dubia после Capita de charitate.
С другой стороны, эти вопросоответы нужно признать написанными раньше Ambigua. В Ambigua мы находим применение мыслей Quaestiones et dubia [3385] и даже дальнейшее развитие их. Некоторые пункты учения Quaestiones et dubia изложены еще в недостаточно оформленном виде. Quaestiones et dubia, например, знают «тройной» промысл: συντηρητικήν, ἐπιστρεπτικὴν καὶ παιδευτικήν, [3386] тогда как в Ambigua понятия эти сводятся к πρόνοια и κρίσις, [3387] с τριττοί λόγοι для того и другого. [3388] Quaestiones et dubia трактуют о четырех способах отпущения грехов, resp. очищения от них через наказания; Ambigua, отрешаясь от этого искусственного расчленения, дают ответ о смысле наказаний в философском духе по Немесию. [3389] В философском виде представлены в Ambigua и мысли Quaestiones et dubia о созерцании твари [3390] и о том, кого и почему нужно разуметь под «малыми сими». [3391]
В общем, нужно признать, что Quaestiones et dubia и по своему характеру, и по порядку развития идей занимают <место> между Capita de charitate и Ambigua, образуя как бы мост между этими созерцательно-аскетическим и спекулятивно-философским произведениями. Такое же серединное место, надо заметить, должно усвоять Quaestiones et dubia и по пользованию богословскими авторитетами. В Liber asceticus и Capita de charitate преп. Максим стоит под влиянием известных писателей-аскетов: аввы Дорофея, [3392] Марка Подвижника, [3393] Евагрия [3394] и отчасти под влиянием мистиков-философов — св. Григория Богослова и Дионисия Ареопагита. [3395] В Quaestiones et dubia влияние последних становится преобладающим, и начинает осязательно сказываться знакомство со св. Григорием Нисским и Немесием, которое окончательно углубило философское настроение преп. Максима и впоследствии придало Ambigua столь резко выраженный философский характер. В Quaestiones et dubia изъясняется учение Григория Нисского об апокатастасисе, [3396] отражается учение его о пределах зла, [3397] дается по Немесию определение промысла [3398] и страха. [3399] Между прочим, у св. Григория преп. отцом усвоен оригинальный взгляд о том, что в первоначальное намерение Божие не входило размножение людей путем брака, [3400] — взгляд, получивший в Ambigua столь обстоятельное развитие [3401] и столь удачно примененный при раскрытии теории о пяти делениях природы. [3402]
Ер. 6 [3403] столь близко к Ambigua не только по общности адресата, но даже и по многим дословным совпадениям. [3404] Некоторые из них дают право заключать о приорности Ер. 6. Так, рассуждения о свойствах Божества, предлагаемые в Ер. 6, применяются в Ambigua побочно при полемике с оригенистами, [3405] а в последующем изложении получают дальнейшее развитие и выливаются в систематизированный перечень атрибутов Божества. [3406] Различение (вопреки оригенистам) между τροπή и естественной энергией (между отпадением ко злу, ослаблением энергии и естественным напряжением ее в стремлении к Благу) [3407] находят себе отклики в Ambigua в развитой и обстоятельной критике оригенизма. [3408] Все это в связи с тем, что в Ер. 6 нет ни ссылок, ни глухих указаний на Ambigua, и что преп. Максим в то же время в послании выражает готовность писать по затронутому вопросу и впредь (на основании свидетельств св. отцов), [3409] позволяет поставить Ер. 6 раньше Ambigua и рассматривать это письмо как начало литературных сношений преп. Максима с архиепископом Иоанном. По преобладанию философского элемента Ер. 6 много превосходит Quaestiones et dubia и прямо подходит к Ambigua.
Весьма раннего, по-видимому, происхождения Ер. 20, к монаху Марину. [3410] Марин этот, по-видимому, <тот>, которому впоследствии (как диакону, пресвитеру) писал свои догматические произведения преп. Максим. Если так, то данное послание — самое раннее произведение из всех написанных к Марину: с него именно завязываются литературные сношения преп. Максима с Марином, и завязываются, притом, лишь по настояниям какого-то игумена, по его побуждениям исполнить просьбу Марина. Во время написания этого письма преп. Максим пользовался уже писательской славой: Марин просит у него назидательного сочинения. Значит, Ер. 20 — не самое раннее из всех сочинений преп. отца. Написано оно, впрочем, еще в эпоху мистико-аскетической деятельности преп. отца: никакого догматико-полемического элемента в нем нет ни следа. Преп. отец дает как бы зарок отложить перо в сторону, но это не значит, что он устал от литературной деятельности или признал ее для себя неполезной: это — обычный смиренный мотив в его письмах и произведениях. [3411] По содержанию своему письмо это приближается к Quaestiones et dubia, именно — в пользовании так называемым «Физиологом» (или resp. методами этого сочинения) для целей нравственного назидания. [3412] Вообще говоря, оно стоит в плоскости идей, близких к Capita de charitate и Ambigua [3413] и образующих срединное положение между этими произведениями. Если считать Quaestiones et dubia написанными для Марина, то Ер. 20 нужно ставить, очевидно, раньше этого произведения.
В результате мы получим такой ряд: Liber asceticus, Capita de charitate, Ep. 20, Quaestiones et dubia, Ep. 6, Ambigua.
Так как первым допускающим датировку сочинением является Orationis Dominicae expositio (631 г.), то прежде чем приступить к определению хронологических границ этого ряда, необходимо решить вопрос о том, непосредственно ли Orationis Dominicae expositio примыкает к Ambigua, или их разделяют некоторые сочинения (конечно, из числа мистико-созерцательных).
Ранним знакомым преп. Максима — еще со времен придворной службы — был Иоанн Кубикуларий. К нему, помимо уже известных Ер. 27, 44–45 (633/634 г ), Ер. 12 (641 г.), а также Ер. 10 (о царской власти), близкого к Quaestiones ad Thalassium [3414] и написанного, вероятно, по поводу перемен на престоле в 641 г., обращены еще Ер. 2–4. Эти письма <написаны>, по-видимому, раньше Ер. 27: в последнем находим замечание о том, что уже много прошло времени после их разлуки (κἂν τολὺ τοῦ χρόνου μῆκός ἐστι), [3415] тогда как в Ер. 2–4 говорится только о дальности разделяющего старых друзей расстояния. Из Ер. 2–4, письмо №4 содержит ясные намеки на предшествовавшие сношения с Иоанном Кубикуларием и поэтому тоже не может быть считаемо за написанное прежде других посланий. [3416] Из Ер. 2 видно, что преп. Максим и вообще каждый раз убеждался от приходивших в то место, где он пребывает, о любви к нему Иоанна, а теперь, между прочим, радуется случаю созерцать его и в полученном от него письме. [3417] В Ер. 3 он благодарит Иоанна за письмо и за подарки монастырю св. Георгия, [3418] которые, по-видимому, были не первым благодеянием Иоанна, известным преп. отцу. [3419] Судя по сходству содержания, оба письма нужно признавать написанными одно вскоре после другого. [3420] Что касается Ер. 4, [3421] — оно было естественным продолжением переписки, начатой Иоанном, и составляло ответ на его томления духа.
Ер. 2 написано после Ambigua: оно отражает раскрытое там учение о пяти делениях природы [3422] и знает учение о μερικοὶ λόγοι добродетелей. [3423] По содержанию оно особенно приближается к Orationis Dominicae expositio и, по всей видимости, написано до этого сочинения. Мысль Ер. 2 о том, что деления (раздоры) среди людей производит γνώμη, [3424] и что для искоренения этого зла необходимо объединение γνώμη с λόγος’οм естества, [3425] получает с соответствующими сокращениями применение при истолковании пятого прошения молитвы Господней (примирение с людьми, resp. соединение с λόγος’οм естества, а отсюда и с Богом), и, пожалуй, без знакомства с Ер. 2 вряд ли и может быть понята правильно. Термины Ер. 2 для обозначения деятельности душевных сил (λόγος, θυμός, ἐπιθυμία) — ζητεῖν, ποθεῖν, ἀγωνίσζεσθαί, повторяются в Orationis Dominicae expositio, [3426] и еще без указания на те цели этой деятельности, которые уже определенно намечаются в Ер. 31 [3427] (633 г.). В последующих произведениях преп. Максима тоже находим применение идей Ер. 2, например, в Ер. 17 [3428] (632 г.), Ер. 27 [3429] (633 г.), Mystagogia. [3430] В таком же порядке идеи Ер. 3 отражаются на Mystagogia, [3431] а Ер. 4 — в Orationis Dominicae expositio, [3432] Ер. 13, [3433] Mystagogia, [3434] Ер. 1. [3435] По всем этим данным Ер. 2–4 нужно поместить между Ambigua и Orationis Dominicae expositio.
Время и место написания сочинений, появившихся раньше Orationis Dominicae expositio, может быть определено только предположительно и лишь с некоторой степенью вероятности. Сочинения Liber asceticus — Quaestiones et dubia написаны до посещения преп. Максимом Палестины, но — с другой стороны — после того, как преп. Максим достиг авторитетного положения в монашеской среде, чтобы во всеоружии подвижнического опыта и знаний выступить на ниве аскетической письменности. Думаем, что, во всяком случае, после 618 г., когда Анастасий Монах сделался учеником преп. Максима. [3436] В этом году, в эпоху паники в Константинополе по поводу общей неурядицы и бед персидской войны, преп. Максим со своим учеником, вероятно, и покинул столицу, чтобы начать свою скитальческую жизнь. По всей вероятности, он бежал в цветущую и спокойную Африку, куда думал спасаться и сам император Ираклий [3437] и куда, естественно, должен был стремиться и увлекать своего учителя и Анастасий, бывший родом из Африки. [3438] Во всяком случае, связи преп. отца с Африкой и то обстоятельство, что из Палестины он устремляется именно в Африку, говорят за то, что здесь у него уже установились прочные связи с лицами, которые могли дать ему и приют, и пристанище. [3439] Но если о пребывании преп. Максима в Африке до 631 г. можно говорить лишь гадательно, то о посещении им Крита и Кипра до этого времени можно заключать по некоторым положительным данным и указаниям. Прежде всего, если Quaestiones et dubia написаны для Марина (что вероятно), то, очевидно, преп. отец свел свои знакомства на о. Кипре раньше, чем побывал в Палестине. [3440] Вывод этот находит себе косвенное подтверждение и в других данных, которыми мы располагаем. Для пребывания преп. отца на островах после 631 г. мы не находим места: все время с 631 г. до взятия под стражу в 653 г. преп. Максим, за исключением кратковременных отлучек в Палестину (634–636 гг.) и Сицилию (647 г.), провел в Африке (631–645 гг.) и Риме (645–653 гг.). Посетить острова преп. Максим мог только разве на пути в Палестину и обратно. Самое воспоминание в Tractatus de operationibus et voluntaries (642 г.) о пребывании на о. Крите [3441] и беседе с севирианскими епископами сделано так, что заставляет относить это событие ко времени давно прошедшему. Уже тогда преп. отец оспаривал севирианский тезис, что за энергиями следуют воли, а за волями лица, — тезис, повторенный монофелитами в экфесисе; тезис, на происхождение которого преп. отец делает столь прозрачный намек в Тоmus dogmaticus ad Marinum diaconi (639–640 гг.) [3442] на первых шагах своей полемики с монофелитами. [3443] Событие, значит, имело место, во всяком случае, до 639 г. Но самые споры с севирианами, по-видимому, имели место гораздо раньше этого термина. От преп. Максима мы имеем сведения о сношениях Сергия Константинопольского с Павлом Одноглазым. [3444] Это — тот Павел, который был вызван для переговоров к императору Ираклию в Феодосиополь в 623 г. [3445] и против которого после того на имя Аркадия Кипрского издан был указ, запрещавший, между прочим, говорить о двух энергиях. [3446] Этот самый игумен Павел около 624 г. закончил на о. Кипре свой перевод на сирийский язык творений св. Григория Богослова. [3447] Можно думать, что ок. 624 г. на Кипре этот еретик деятельно пропагандровал севирианское учение, выступая, по обычаю севириан, в особенности против томоса Льва по вопросу об энергиях. О его деятельности и переписке с ним Сергия преп. Максим мог узнать и от своего друга Марина, но более вероятно, что он наблюдал ее сам, подобно тому как он же на о. Крите вел беседу за томос Льва и раскрывал на его основе учение о двух энергия. [3448] Думается, что севирианское движение на островах относится к 624 г., и что к этому же времени относится и выступление против него преп. Максима на о. Крите. Может быть, ко времени этого критского выступления относится и Ер. 21 — письмо к неизвестному епископу Кидонии (Канея иса <?> на о. Крите — Кандии), [3449] просившему у преп. Максима письменного изложения христологического учения, «того, что этот епископ был проповедником по самому своему положению». Преп. отец отказывается дать ответ и благодарит епископа за то, что своим смирением и вопросами он привел его, хотя и поздно, к сознанию собственной неучености. [3450] Это письмо отчасти напоминает пролог к Ambigua, [3451] совпадает с ним по стилю и, вероятно, близко к нему по времени написания. Оно же по общему тону и настроению (нежелание браться за перо) совпадает с Ер. 20. Можно поэтому думать, что и на Крите преп. отец побывал раньше Палестины и что вообще пребывание его на островах относится ко времени до 631 г.
Если поводом к переселению преп. Максима с о. Крит в Палестину считать указ Ираклия 624 г. на имя архиеп. Критского Аркадия, то Quaestiones et dubia нужно относить ко времени не позже 624 г., a Liber asceticus с Capita de charitate — ко времени после 618 г. и до 624 г., в среднем около 620/622 гг. Capita de charitate нашли себе отражение в «Главах о любви и духовной жизни» аввы Фалассия. [3452] Зависимость Фалассия от «глав» преп. Максима лучше всего обнаруживается в тех случаях, когда Фалассий в разных «главах» своего акростиха разбивает связные группы мыслей, которые у преп. Максима сведены в одну «главу» или составляют звенья последовательного ряда «глав». [3453] Зависимость эта говорит за распространенность и известность Capita de charitate в Африке и отчасти, может быть, и за появление там этих первых литературных трудов преп. Максима. Если сочинения эти написаны в Карфагене и до переселения на Крит, то, вероятно, до 623 г., когда Крит подвергся нападению славян [3454] и когда, надо полагать, преп. Максим переселился уже на Кипр. Все эти соображения позволяют приурочить Quaestiones et dubia приблизительно к 623/624 гг.
Вместе с этим, намечаются хронологические грани для Ambigua: после 624 г. (Quaestiones et dubia) и до 631 г. (Orationis Dominicae expositio). Последний термин должен быть повышен. Ер. 2–4, появившиеся после Ambigua, написаны, несомненно, во время византийского владычества в Палестине (629–630 гг.), ибо вряд ли раньше возможны были для Иоанна Кубикулария сношения с палестинскими монастырями; переписка же эта вообще не может быть отодвигаема далее Orationis Dominicae expositio. Так как разница по характеру и глубине развития идей между Quaestiones et dubia и Ambigua настолько велика, что никоим образом не может быть игнорируема и, во всяком случае, не может быть объясняема просто стремлением преп. отца в первом случае к простому изложению, то написание Ambigua следует относить скорее к концу означенного периода, чем к началу. Огромное по объему, сочинение могло потребовать для написания почти два года. В общем, его можно относить к 626–628 гг.
ebooksa