- Ну и где твое обещанное «сломаю»? – просипела я едва слышно даже для самой себя. Снова захотелось спать, настолько, что последнее слово я почти пробормотала, закрывая глаза.
- Не спать! – уже голос Степы и пощечина от него же, - Ты сможешь поспать только тогда, когда все расскажешь. А ты расскажешь. Кто твой компаньон? (нем.)
По губам ползет слабая улыбка. Не дождешься. Я хочу… а чего я хочу? Мысль оборвалась и в голове поселилась абсолютная пустота.
Воспоминание о былом. Кровь на руках
Я громко хохотала, запрокидывая голову. Вокруг самые отвратительные мне люди на свете - которые потом сняться в кошмарах, что обычные люди приняли бы за сны хорошие. Играла немецкая музыка, ее отвратительная мелодия, острая. Кажется, что она сама резала и не только слух. Она жутко раздражала. Витал запах отвратительных сигарет, которые опротивели до тошноты, но я прямо сейчас стряхивала с очередной такой пепел. Они - часть моего образа и поэтому надо закуривать постоянно, затягиваясь со слащавой полуулыбкой. Стены выкрашены в отвратительные бежевые тона и дамы одеты под него - нечто вульгарное здесь не принято.
Все здесь отвратительно и тянуло морщиться, сесть в чертову машину и уехать отсюда подальше. Потом - не важно как, но в Россию и уж лучше созерцать эти бежевые тона в Кремле, чем здесь.
- Ханна, голубушка! Вам заказать еще что-нибудь? (нем.) - средних лет мужчина подлил себе в стакан коньяку. Отвратительный человек, очередная верхушка. Очередной будущий мертвец. Под платьем на бедре у меня револьвер. Единственная не отвратительная на сегодня вещь. Она сделает нечто полезное. Даже я с этой типичной немецкой прической себе отвратительна. И этим образом, целиком и полностью.
- Спасибо, уважаемый Марк. Пожалуй, с меня хватит. Мне нельзя много есть, знаете, девушки очень в этом осторожны. Может быть, мы пройдемся? Кажется, уже поздно. Вы же проводите меня? (нем.) - с улыбкой, откровенно кокетничая проговорила я, немного склонив голову на бок и подперев щеку ладонью. Взгляд несколько помутился, но лишь для вида – я не пьяна не капли. После ядреного самогона в школе разведчиков это вино кажется соком, хоть и, надо признать, весьма вкусным и приятным.
- Признайтесь, вы просчитали это с самого начала, - засмеялся мужчина, осушая бокал, - Так и быть, в конце концов на улице опасно разгуливать таким милым девушкам в такое время суток. Психов полно не только в России. (нем.)
Да что он знает про Россию? Только рассказы побывавших там. Этот тип даже не нюхал воздуха за пределами Берлина. И вряд ли держал в руках оружие, кроме как на недавнем награждении и присвоении очередного звания. Я восторженно вздыхала, когда встречала его и рассыпалась поздравлением, намекая невзначай, что в ближайшее время совершенно свободна.
- Мне кажется там совершенно нет нормальных людей. Все русские – сумасшедшие, (нем.) - пожаловалась я, принимая помощь своего сегодняшнего спутника. который накинул ей на плечи легкий плащ. Осень, сентябрь, уже начинает холодать. Он кивнул, разумеется соглашаясь.
Потом - эти отвратительные разговоры на пустой улице, легкая прохлада после дождя. Он вел меня под локоть, а на пути, как назло, то и дело попадались люди. Наконец улица опустела, утонула в тишине, а я замерла, оглядываясь. Он редкостный извращенец, что мне только на руку в данный момент.
- Вы посчитаете странным, - я залилась румянцем, заискивающе глядя на него, - Если я скажу, что хочу отдаться вам прямо здесь? Или, скажем, вон в том проулке?
Ело улыбка, глаза, моментально принявший сальный отблеск и мое холодное:
- На колени. (нем.)
Он попытался оказать сопротивление, но короткий и миниатюрный нож воткнулся в его грудь раньше, чем он смог хоть что-то сделать. Мужчина повалился на колени. Я невольно вспомнила, как Степа добирался с пулевым ранением живота до пункта связи несколько часов, постоянно теряя сознание и по губам у меня снова поползла презрительная усмешка. Ножик вошел на каких-то пару-тройку сантиметр, а этот, отродясь видно не знавший боли, уже загнулся.
Я выстрелила без слов, осторожно подобрала нож и гильзу.
- Думал уж, понадобиться помощь, - Ронев вышел на свет в своей неизменной серой, тряпичной шляпе. Не могу сказать ненавидела ее, или обожала. Она была такой же маской, как и моя красная помада. Едва наденешь, обращаешься в другого человека. Парень превращался в вечно спокойного, саркастичного Сэмюэля Мюнгера, а я – в веселую и легкомысленную дурочку Ханну Диамант.
- За кого ты меня принимаешь? Пойдем отсюда. Меня тошнит от одного вида этого ублюдка, пусть даже и мертвого, - раздраженно бросила я.