Она засмеялась и снова отхлебнула из стакана.
– Для того, кто все потерял, сны – как сувениры. Они оживляют прошлое и напоминают тебе, кто ты.
– Но меня не программировали жить прошлым.
– Однако ты живешь, не так ли?
– Разве?
Люси тыльной стороной ладони вытерла губы.
– Ты только что лишилась брата, – сказала она. – Как ты себя чувствуешь?
Я прижала пальцы ко лбу. Перед глазами встал Адалвольф – корабль и аватара. Такой гордый, такой уверенный в себе. Прирожденный вожак, никуда не годный советчик. Такой надменный, что хотелось дать в зубы. Такой безрассудный и точный, что нельзя было им не восхищаться.
– Мне больно.
– Как же иначе!
– Но я никогда ничего такого не испытывала.
Люси так пожала плечами, что сразу вспомнился ее настоящий возраст.
– Это называется горем, дорогуша. До сих пор тебе не давали его испытать.
Меня не учили горевать. Когда погиб Джордж Уокер, мой медик и самый старый член экипажа, я испытала только умеренное, преходящее сожаление. Сейчас было на порядок больнее.
– Это ужасно!
– Да, ужасно. – Она осушила стакан и толкнула его к бармену за добавкой. – Но это тоже жизнь.
В свободной части моего сознания моргнул предупреждающий сигнал. Мой взгляд что-то уловил, и я вскинула руку, останавливая Люси. Изображение поступило через нейросвязь, встроенную между моим мозгом и заимствованным у капитана глазом, – изображение, недоступное моим «искусственным» приборам.
Что-то мелькнуло в туманах гипера. Полдюжины жилистых крылатых ящеров, каждый величиной с тяжелый крейсер, рвали ночные ветры ударами крыльев. Блестели зубы, хлестали хвосты.
Я выругалась.
Итак, люди, видевшие в бездне чудовищ, вовсе не были безумны. Это мы, остальные, были слепы. И мне, чтобы открыть истину, пришлось вырезать оптический нерв самой близкой своей подруги – выдернуть его из черепа, как дрожащую устрицу из раковины.