Гайдзин

Сквозь марево охватившего его возбуждения он услышал слова Анжелики: «О, как я счастлива, что все так получилось», и ему пришлось сделать над собой большое усилие, чтобы не выпалить ей тут же новость о том, что он назначил день дуэли, день, когда наконец-то начнется его собственная месть дому Броков. «Эйнджел и так скоро узнает и будет гордиться мной», – с уверенностью подумал он.

– Так что не надо переживать из-за Джейми, дорогая, или из-за Гонконга. Вообще ни из-за чего.

– Малкольм, милый, пожалуйста, могу я написать твоей маме? – спросила она, понимая, что должна начинать готовить поле битвы для сражения с этим противником.

Андре предупредил ее, что власть Тесс Струан в компании была огромна и столь же велико было ее влияние на Малкольма, его брата и сестер, напомнив ей, что Малкольм еще не достиг совершеннолетия, следовательно, без согласия матери брак не сможет состояться еще долгие месяцы, а без ее благосклонного отношения может не состояться вообще. «Как будто мне нужно напоминать об этом», – подумала она.

– Я хочу заверить ее в своей вечной любви и пообещать, что стану самой лучшей невесткой на всем белом свете.

Он счастливо улыбнулся этой ее мысли:

– Отлично! Я тоже напишу ей, и мы отправим оба письма вместе. – Он взял ее руку в свою. – Такой ошеломляюще красивой женщине, как ты, просто нельзя быть еще и такой же заботливой и доброй. Я знаю, она полюбит тебя так же сильно, как я тебя люблю.

Хирага чувствовал себя неловко. Гостиная маленького бунгало на территории миссии, которое Тайрер делил с Бебкоттом, была обставлена скромно: несколько стульев, два рабочих стола; горшочки и баночки с различными мазями и притираниями, стоявшие на полках вдоль одной из стен, наполняли комнату больничным запахом. Окна были открыты, и хотя ночь была теплой, Хирага зябко ежился.

– Но я не понимаю, – говорил между тем Тайрер, – почему этот офицер, который только что был нормальным человеком, вдруг превратился в зверя, а потом так же быстро опять стал нормальным, и все вокруг притворились, что ничего не произошло.

Хирага вздохнул:

– Все очень просто, Тайра-сан. Капитан уверенный, что асигару ‘рзот… уверенный, что нет говорить правду, и сёя нет говорить правду, и люди нет говорить правду, поэтому он бить их, чтобы сохранить лицо, – нет говорить правду самурай очень п’рохой, против закона, потому очень п’рохой. Наказание правильный, поэтому все ‘частливый, бо’р’са нет проб’рем.

– Сэр Уильям очень недоволен по поводу того мерзавца, которого пристрелили, и по поводу вас, – угрюмо произнес Тайрер.

– Я нет проб’рем.

– Извините, Накама, но дело не в этом. Он говорит, что вы являетесь раздражающим элементом, лишним осложнением для нас, извините, но он прав. Властям скоро будет известно, что вы здесь, если они уже об этом не знают. Тогда они потребуют, чтобы мы выдали вас, мы не сможем этого избежать, и рано или поздно нам придется согласиться.

– Паза’руста? Нет понимать.

Тайреру понадобилось несколько попыток, чтобы более простыми словами объяснить суть сказанного, потом он добавил:

– Сэр Уильям просил меня передать вам, что вам лучше всего скрыться, исчезнуть, пока еще есть возможность.

Сердце Хираги почти остановилось.

Ему хотелось закричать во все горло, разум его был совершенно расстроен той быстротой, с которой сменялись события после предательства Ори, и глубиной охватившей его паники и страха. Потом до его сознания вновь стали доходить звуки извне, и он услышал ключевое слово в бормотании Тайрера насчет того, «как ему жаль, что он должен потерять такого ценного союзника в его стремлении узнать о Японии как можно больше, но, похоже, нет никакого способа избежать этого…»

Голова его прояснилась.