— Не знаю. Думаю, оникс.
— Вот так тебя и будут звать. Не против?
— Нет.
— Присаживайся, Оникс, — и монстр похлопал по дивану рядом с собой. Новонареченный Оникс не шелохнулся. — Ладно, люблю стесняшек. Ну-с, где твои… творения?
Оникс попытался вспомнить. Ему увиделись ряды статуй, похожие на древних медуз и горгулий — будто бы его мастерская. В его руках мелькал молот, он сам разбивал то, что создал… Худая невысокая женщина носилась рядом и требовала, чтобы он прекратил. Ее звали как-то на «М».
— Разбиты, — проговорил Оникс пересохшим языком, сам не осознавая, что вспоминает будущее, а не прошлое. Стефан ужаснулся и преисполнился сочувствия.
— При переезде побились? Соболезную, — выдохнул он. — Могу я как-нибудь тебя утешить?
— Я… мне нужны материалы, чтобы я сделал новые.
В глазах Стефана замелькали доллары и евро. Он прикидывал, сколько может стоить глина, и сколько денег уйдет на содержание скульптора, пока он не закончит работу. Результат был неутешителен: то, что скульптор окупится, виделось Стефану маловероятным.
Все же он встал, взял карандаш с бумагой, подал их Ониксу и сказал на ухо, наклонившись:
— Запиши все, что нужно купить. Иду на уступки, но только — для тебя.
Ему выдали ключ от подсобки, чтобы использовать ее в качестве мастерской, со строгим наказом для начала хорошенько вымыться. За то время, пока Оникс добирался сюда, он стал похож на настоящего бомжа. «Я, конечно, понимаю, что для представителей творческих профессий нормально попирать своим величием общепринятые нормы, но…» — с такими словами Стефан распрощался с ним в тот день, и далее мир Оникса окончательно погрузился в туман.
Неизвестный монтажер кромсал происходившие события острыми ножницами, а потом склеивал в одному ему известном порядке. Большую часть кадров на лентах памяти Оникса он, нерадивый, и вовсе испортил и выбросил.
Оникс смутно помнил, что первое время в подсобке статуи ему никак не удавались, и очень дивился этому — как так, ведь он был скульптором, создавшим, по его мнению, десятки ростовых статуй! Стефан только приговаривал, что видит в этом воплощенный дух авангардизма, и бесконечно торчал над душой.
Потом была выставка. Или не была? Очередная монструозина по имени Мари утверждала, что была, и что они даже познакомились на этой выставке. Какая вообще разница.
Он лепил монстров, потому что видел их вокруг себя, или видел монстров на улицах потому, что сам создавал их из глины, а потом выпускал на волю?
Может, это он сотворил их всех? А куда тогда делись нормальные люди? И были ли они?
Стефана резко стало меньше, а Мари больше. Кажется, он переехал к ней. Мари с ее чертами твари из преисподней не вызывала у него ни тени приязни, зато у нее была своя квартира (пусть на поверку оказавшаяся чердаком), и она кормила его без ворчания в стиле «Когда ты окупишься, мой маленький Донателло?». И, Мари, в отличие от Стефана, не демонстрировала к нему ни толики влечения. Что может быть хуже твари? Только тварь, намекающая о приватном интересе. Пару раз Мари пыталась подыскать ему другого агента, под тем предлогом, что Стефан был не очень успешен в этой роли; но ее поиски закончились безрезультатно.
Так он и жил, со слов чудища Мари узнавая о внешнем мире; сам Оникс не мог более познавать его, поскольку видел гротескным и изменчивым, и пересекался с ним лишь изредка, выполняя простые поручения гражданской жены вроде похода в магазин или за почтой.
Однажды он стал свидетелем убийства. Он видел сотни монстров до того момента, но ни разу не встречал, как один из них расправляется с другим. Монтажер в голове Оникса от страха за собственную безопасность поставил не ту ленту, и он проснулся — пусть не до конца, пусть на время, но все-таки проснулся и вспомнил, что когда-то он воспринимал мир иным.