Никта

Анна Ивановна ударила указкой по мелованным письменам так сильно, что доска колыхнулась. «Килька», — вспомнила Катрин. — «Ее называли Килька».

Несчастный Тетюхин что-то ответил, но его голос потонул в «Пожарная тревога! Пожарная тревога!».

— Громче! — потребовала Килька. — Что как каши в рот набрал?

— А если там и вправду пожар? — спросила с первой парты Дашка Морозова, первая активистка. В коридоре послышался топот.

— Знаю я ваши пожары. Лишь бы сбежать.

«Сбежать… мне надо куда-то сбежать», — подумала Катрин, но никак не могла вспомнить, куда и от кого.

Эстафета по разгадыванию значения косинуса икс перешла к Дашке Морозовой, кто-то шепнул: «инициатива наказуема». Тетюхин забрал дневник с двойкой.

— Почему минус? Плюс! Минус на минус — плюс! — восклицала Анна Ивановна.

— Пожарная тревога! Немедленно покиньте помещение!

— Дымом пахнет, — сказал Тетюхин. Или это был не он? Какая разница.

— Пожарная тревога! Немедленно покиньте помещение!

Катрин тоже чувствовала дым. Но им не позволили выйти из класса.

«Мы все умрем из-за cos x. SOS!», — вывела рука Кати в тетради. Кто-то грубо тряхнул ее за плечо.

Она обернулась, возмущенная, но тут же ее гнев утих. Там стоял полицейский, французский полицейский, а за спиной у него была парижская ночь. Он помог ей встать, что-то говоря и говоря, совершенно безостановочно. Катрин не понимала ни слова по-французски.

В тот день оказалось, что пожарная тревога действительно была лишь учениями, а дым она чувствовала потому, что Тетюхин жег под партой спички.

Что происходит? Возвращение галлюцинаций? Или это взаправду?

— Что… что случилось? — спросила она по-русски. Полицейский перешел на английский, но и этот язык покинул голову Катрин.

Кто-то поодаль снова закричал, полицейский поспешил туда и оставил девушку в покое, решив, что руссо туристо справится и без него.

Катрин смотрела в глубину вечера, продолжая гадать: «Кажется — Не кажется», как когда-то в детстве она гадала на ромашке: «Любит — Не любит». Только сейчас вместо ромашки в ее руках ничего не было, кроме парижского воздуха, переполненного страхом.

Образы из прошлого продолжали наваливаться на нее. Килька с указкой в руках, чья блузка вдруг изрисовалась ромашками, когда-то сорванными у соседнего подъезда, теперь вдруг выглядела как ее сестра Оля.