— Слушай, а хочешь, я тебе кое-что покажу? — неожиданно оживившись, сказал кузнец.
— Я не против, а что это?
— Помнишь ту историю, что ты рассказывал мне про северного бога-воина с молотом?!
— Конечно, — делая еще один глоток, кивнул Владимир. — Скандинавский бог Тор, обладатель Мьёльнира.
— Да он самый. Так вот у меня тут выдалось свободное время, и я решил тоже выковать боевой молот.
— Да ну?! — удивился Владимир.
— Чистая правда, сейчас ты его увидишь. — С этими словами кузнец полез под стол и принялся искать что-то на бесчисленных полочках. Наконец он нашел это, завернутое в грязную тряпку и, положив перед Владимиром, развернул ее.
На куске ткани лежал большой квадратный предмет — набалдашник молота без рукоятки. С одной стороны на набалдашнике имелся шип, другая же сторона оказалась абсолютно плоской. Металл поблескивал в свете лучин, и Владимир видел с какой любовью и основательностью Кузьмич подошел к изготовлению молота, вырезав на поверхности какие-то узоры из древнеславянского орнамента. Откуда эти символы ведал кузнец, молодой дворянин не знал, но предположил, что тот когда-то видел их еще до того, как попал в острог, и они залегли в его памяти.
— Красивая работа, — с восхищением сказал Волков. — Настоящий славянский Мьёльнир.
— Спасибо, — явно польстившись похвалой Владимира, поблагодарил создатель молота. — Ему бы еще рукоять хорошую сделать и можно в настоящий бой пускаться. — Тут кузнец вдруг неожиданно вздохнул и, будто чего-то опасаясь, вновь бережно укутал набалдашник в ткань. — Хотя глупости это все! Какие битвы, какие сражение… Просто мне это… Ну… захотелось сделать что-то подобное… Я ведь оружейник все-таки!
— Понимаю. — Владимир опустил свою руку на могучее плечо кузнеца. — Мне ты можешь это не объяснять.
Кузьмич посмотрел на Волкова исподлобья и вдруг с признательностью кивнул, ощутив, что молодой дворянин действительно его понимает. На лице кузнеца даже появилась легкая улыбка, и он произнес:
— А я ведь и говорю, хороший ты малый, Владимир, хоть и дворянин.
Волков тоже улыбнулся в ответ, а в душе вновь почувствовал легкий укол совести.
В назначенный день ранним утром трое заговорщиков, готовых к побегу, встретились на площади для поверки и получения работ. Все, припасенное ими для задуманного, было аккуратно спрятано под рубахами и полушубками. Заговорщики не опасались, что при выходе за ворота острога их примутся обыскивать, поскольку знали, что обыскивают только при входе, но даже там "кое-что можно и пронести при имении желания", как говорил Яшка.
Как всегда утро выдалось холодным и злым. Сорванец-ветер с шумом раскачивал верхушки деревьев над острогом, проносился вокруг зданий и нападал на людей, врываясь в толпу каторжников, проносясь меж ними, распахивая полушубки и сбивая шапки. Из-за чего конечно все заключенные, вставшие в такую рань, оказались недовольны: они ругались меж собой, покрикивали, но сами в душе надеялись, что в такой день, тех, кто работает за острогом, не станут выгонять в мороз за ворота, а дадут выходной. Но это было куда как не на руку заговорщикам, что уже полностью настроились на побег.
— Infierno[31] какое-то! — поеживаясь от холода, выругался Мартин. — Только холодное, зимнее! Да и день сегодня точно не наш.
Владимир и Яшка стояли рядом. Молодой дворянин тоже оказался недоволен и озабочен погодой, а вот Яшка выглядел спокойно, и даже мороз, казалось, его не трогал. С веселой улыбкой на устах, каторжник был занят тем, что умиротворенно выдувал изо рта воздух, а затем несколько секунд смотрел на то, как тот белеет, превращаясь в пар. Мартина раздражало это его спокойствие и, наконец, он не выдержал и, ударив сотоварища в плечо, произнес:
— Ты, черт побери, почему такой спокойный?!
— Потому что я знаю, что нас все равно выпнут за ворота, — усмехнулся Яшка, почесывая плечо.