— Согласен.
Они сняли с поверженного конвоира ремень, после чего им же и связали хозяину руки, который к тому моменту все еще был в отключке. Затем Мартин принялся обшаривать его карманы в поисках патронов для ружья, а Владимир снял с плененного саблю и несколько раз взмахнул ею, рассекая воздух.
— Лучше убери, — найдя последний патрон и спрятав его в карман, сказал Мартин. — Это тебе не игрушка!
— Ты просто завидуешь, что она досталась именно мне, — усмехнулся Волков.
— Я? Завидую? — Испанец изобразил на лице настоящее возмущение. — Ха! Глупая кривая железяка! С ней нельзя сделать и половину того, что можно сделать с настоящей espada[34].
— Извини, Мартин, но в Сибири шпаги на дороге не валяются, так что довольствуйся тем, что тебе досталось.
Испанец лишь хмыкнул, а затем пробурчал что-то нечленораздельное на родном языке под нос, после чего громче и уже по-русски добавил:
— Яшка, вели этому старикану, пусть тормозит сани, пленные нам ни к чему, мы не на войне.
Каторжник послушно кивнул и, ткнув Ильичу в спину дулом ружья, произнес:
— Слышал, что было велено? А ну тормози!
Кучер испуганно замотал головой, озираясь по сторонам и с неподдельным страхом взирая на пленителей, но все же потянул поводья, и старая кляча замедлила ход. Вскоре сани полностью остановились. И Ильич тут же взмолился:
— Братцы!!! Не лишайте жизни!
Старый кучер даже бухнулся испанцу в ноги, полагая, что тот здесь за главного. Впрочем, так оно, наверное, и было, поскольку Мартина действительно слушались, и даже Владимир не оспаривал его решений в таком тонком деле как — побег!
— Не убивай, родненький! — вновь взмолился Ильич, обнимая сапоги испанца и обильно покрывая их поцелуями. — Я же свой, мы сидели с тобой в одном бараке!.. Испашечка, родненький, ну не убивай!!!..
— Да отстань ты от меня, anciano[35], не собираюсь я тебя трогать! — отбрыкиваясь от кучера, закричал Мартин. — Больно нужен мне еще один грех на душу, да к тому же за убийство такой старой крысы, как ты!
— Ой, спасибо тебе благородный басурманин, — залепетал Ильич, не смея оторваться от сапогов испанца.
— Что?! Как ты меня назвал?.. Басурманином?!!!
— Ой, простите, простите! — Сапоги испанца вновь покрылись поцелуями. — Покорнейше прошу простить!
— Терпеть не могу это словечко! — зарычал Мартин и отпихнул кучера. — Все, отстань от меня, а то я нарушу свое слово и точно тебя взгрею!
Кучер закивал, как видимо, кивала ему головой его старая кляча, когда он кормил ее, или еще чего, и даже не посмел подняться с четверенек, а так и остался сидеть в углу саней, куда его отпихнул Мартин.