— Лучший в мире абрикос! Вы волшебник! Я перепробовала юфские, хибинские, мелкие домашние из Казры и еще сортов сто! Да я полжизни охочусь на них, я знаю решительно все про опыление и дожди, абрикосовый мед и сушку урюка. Но ваши… это чудо! Я была не в себе и вот, попробовала. Но поймите, никак нельзя удержаться, он же сам же…
Ана бормотала и бормотала, глядя на косточку и со стыда сгорая. Да её же качает! И что было в той бутыли ноба-драконоискателя?
Ветерок качнул ветви, фонарики чуть сместились, и свет ближнего упал на лицо садовника. Блеснули яростной зеленью глаза, и Ана сперва вздрогнула: лед, зеленый — но лед… Но стоило вдохнуть запахи сада еще раз, и лед раскололся, впустил в глубину — и там расцвел яркий, нездешний день. Голова пуще прежнего закружилась, возникло болезненное и непреодолимое двоение сознания.
Здесь — ночь и пьяный стыд. А там, в иной реальности…
День полнился незнакомыми ароматами. Воздух был густ от серебряной пыльцы, медленно дрейфующей в теплом ветерке. Огромное белое дерево уносило ввысь гордую крону, делая всё небо серебряным. Из вышины свисали бальными люстрами изумрудные соцветия — огромные, в рост самой Аны, если не более. Белое дерево оплетал алым и золотым шнуром вьюн, он походил на вздувшиеся вены тыльной стороны ладони, он чуть пульсировал — и нес в крону живительный сок…
— А говорил, не справишься, — прошептала та Ана, что жила в чужом мире, в неведомый летний день, и дышала пыльцой, пропитанной солнцем. Та Ана тоже была маленькой, ей приходилось запрокидывать голову и смотреть вверх. Она поднялась на цыпочки, решительно дернула садовника за челку, чтобы дотянуться — и поцеловала в щеку. Кожа садовника оказались жесткой, чуть шершавой и смолистой. Кожа пахла тополиной весной и имела вкус вишневого клея…
Ана вздрогнула и жестом попыталась отстранить чужую реальность. Слишком уж реальную! Та, другая Ана — благодарила садовника, но еще она была самую малость, совсем немножко влюблена в него. И поцеловала садовника в губы, и чуть подправить такое поведение чужой Аны едва получилось.
— Ничего себе абрикосы у вас, — прошептала нынешняя Ана, покачнулась и вцепилась в плечо садовника. Голова кружилась, и пыльцы в воздухе делалось все больше, она слетала с волос садовника, вот только в этом мире и в эту ночь пыльца заполняла весь мир не счастьем, но одной лишь горечью…
Пряная южная ночь дрогнула, как занавесь плотных штор, нехотя впустила порыв ледяного ветра — и снова сомкнулась сплошным покоем. Но Ана успела вдохнуть осень и ощутила облегчение. В голове прояснилось, явь отделилась от сказки.
Ана стояла в чужом саду, ощущая под ладонью твердое прохладное плечо садовника — и понимала: вряд ли он человек, слишком иной! Ана смотрела в зеленые глаза, слепые — ведь садовник тоже пребывал в мире, где небо кружевное от листвы белого дерева. Ана нахмурилась, стараясь как можно точнее запомнить историю, ставшую внятной и подробной на краткий миг — и готовую ускользнуть, как мимолетный сон.
Белое дерево было обречено, его ствол оказался разломлен натрое, его кора пострадала слишком сильно. Но вьюн обхватил ствол, укрепил и обеспечил соками для жизни, цветения, роста… Крона дерева была городом. Там жили юркие люди, похожие на белок ловкостью в лазанье и беге по тонким ветвям… Город умер бы вместе с деревом. Но, благодаря вьюну и вместе с ним — город выжил, вырос. Привык питаться от вьюна, а люди быстро сообразили: сока много, он вкусный. Сезоны бежали, листва облетала и снова наполняла небо узорами серебра, поколения людей-белок сменялись… а вьюн сох. И, увы, Ана ничего не узнала по обрывку видения о том, удалось ли уладить отношения дерева, города и вьюна — или спаситель оказался порабощен теми, кого спас?
— Не надо отягощать сердце, — нынешняя Ана погладила жесткое плечо. — То, что нас не убивает, должно делать нас сильнее, это слова какого-то ужасно умного учителя дядьки Эмина. А самое непобедимое, что есть на свете — умение прощать. Не сушите себя горечью! Вот взять хоть лес. Он сбрасывает листву по осени и не жалеет об утрате. А я жалею. Я каждую осень нагребаю ворох листьев и пробую сберечь хоть лучшие… В вазы ставлю. Нома злится, говорит, что из-за меня по всем коридорам труха и пыль. Но она понимает и терпит. Погодите, когда плохо, даже люди пьют, а вы, пожалуй, в воде нуждаетесь ещё сильнее. Тем более сейчас!
Ана огляделась, заметила родничок, русло которого было бережно выложено разноцветными камнями. Присесть, сложить ладони ковшиком, наполнить, думая только о хорошем и всей душой желая садовнику — расти и цвести, сбросив обиды прошлых лет, как осенние листья…
— Пейте!
Ана подняла к лицу садовника пригоршню воды. Смочила его губы — и незнакомец сделал глоток, сморгнул… обнял лодочку ладоней снизу, боясь потерять хоть каплю влаги. Он пил, прикрыв глаза и вслушиваясь в себя. А затем опустился в траву и замер, обняв ладонями лоб.
— Сладкая вода, — едва слышно выговорил садовник, когда Ана уже устала ждать и начала прикидывать, как бы улизнуть из сада. — Не помню, когда пил такую. Горькая память. Я дорого расплатился, чтобы никогда не вернуть её… такую. — Садовник повернул голову и взглянул на Ану. Глаза его снова были холодны… но все же не так, как в первый миг встречи. — До знакомства спрошу вот о чем. Как вы видите мой сад?
— Там розы, там абрикос, а вон там… — удивилась Ана.
— Сезон. Это что, лето? И состояние сада — много сухих веток?
— Лето, и всё зеленое.
— Крайне странно. А тот гнилой абрикос…
ebooksa