Карты четырех царств.

22
18
20
22
24
26
28
30

— Мама иногда воспитывает, но у неё дел по горло. Папа тренирует, в эту осень у нас бой без оружия идет, — отозвался Ульо, он ничуть не задохнулся и говорил степенно, раздумчиво. Ему нравилось быть взрослым, у которого свой гость. — Матушка Ула крепко воспитывает, но только по важным поводам. Чтобы я не злился и не обижал слабых. Шель тоже воспитывает, чтобы я мог утянуть любой кошель и потому свой бы не прощелкал. Еще Тан… этикет и геральдика, скучно. Он сам учится, я составляю компанию. С Даром мы лазаем по крышам и он рассказывает…

— О драконе, — рассмеялась Ана.

— Гэл читает мне стихи и сказки, — вздохнул Ульо. — Он лучше всех. Только он всегда в беде и всегда на него кто-то зол, не знаю, отчего. Гэл самый добрый в мире человек.

Ульо спрыгнул с очередной крыши, перекатился и встал. Ана отметила: мальчик всегда смягчает падение или длинный прыжок перекатом или упором на руки, и делает это грамотно, технично. Даже папа Ан, пожалуй, остался бы доволен движением ребенка, его собранностью и «взрослостью без утраты детства» — Ан в последнее время именно это ценил особенно высоко.

— Там, — показал Ульо и привстал на цыпочки. — Как-то неловко. Мне туда нельзя, тебе тем более. Вон окно Гэла. Как назло, ставни закрыты.

Ана хмыкнула, почти без разбега взлетела по стене и повисла на пальцах, уцепившись на край едва намеченного подоконника. Ощупала створку ставни, жестом попросила у мальчика бросить нож, поймала и поддела крюк. Ставни раскрылись. Мутное стекло за ними было темным, но в комнате определенно мелькнула тень. Ана успела это отметить, сразу приняла решение — вмяла раскрытую ладонь в окно, не задумываясь. Внизу, на улице, удивленно пискнул Ульо. Из комнаты пахнуло кровью и кислым потом, и это Ана тоже поняла сразу, прежде чем смогла обдумать. Она рывком вбросила тело в комнату, сквозь хруст рамы и оскал взломанного стекла…

Два движения, и оба — почти нежные, кончиками пальцев по точкам на шеях.

— Я здесь, страхую! — выдохнул Ульо, чуть стукнув по плечу.

— У тебя чуткое сердце, как и подобает алому, — Ана дотянулась до лампы, убранной в плотный кожух, подкрутила фитилёк, и в комнате стало светлее.

Ульо охнул, огляделся и метнулся к тощему парню, связанному и брошенному у стены. Ана ощутила тепло в груди: алый, вырастет — будет боец не хуже Бары. Ведь друга увидел, и может неживого — но сперва убедился, что гостья не окажется в беде, если отвлечься.

— Гэл! Гэл, — прошептал мальчик и оглянулся на Ану. — Он жив, хотя его крепко стукнули по голове, вот шишка. Я же говорил, беды сыплются на него. Погоди, свистну Шеля. — Ульо возмущенно ткнул пальцем в бессознательные тела мужиков, обезвреженных Аной: — Ворье! С ними же уговор! Ну обнаглели, а? Они ловят секретаря мамы, как его… ноба Токаду. У пройдохи имен больше, чем у законных князей, а совести меньше, чем у незаконных.

Последние слова Ульо выговорил особенным тоном, чуть насмешливо. Было очевидно, что он копирует кого-то из взрослых. Он даже повел рукой, как сделал бы тот человек. Женщина, — прикинула Ана. И улыбнулась — наверняка мама непоседы…

Ульо между тем добыл свистульку, высунулся в окно и принялся дуть, извлекая мерзкий, скрипуче-кошачий визг. Звук был вдвойне отвратителен, поскольку создавал в улицах эхо и долго не затихал.

— Можем идти, — убрав свистульку, сообщил Ульо. — Шель сам всё поймет и всем вломит. И лечить он умеет. Если не застанет нас, сделает вид, что не знает, кто свистел. И мама…

Дверь распахнулась, в комнату влетел молодой ноб, не трудясь постучать или хоть кашлянуть, сообщая о себе. Ноб — так сразу решила Ана, глянув на кружево ворота и саблю с вензелем.

— Гэл, на тебя охотятся … — выпалил прибывший, запнулся и съехал на колени, глядя на Ану и делаясь дряблым, потерянным… — Ма… Мама, — ноб покачнулся и упал на локти. Завозился, отпихивая осколки, озираясь и недоуменно мыча. Снова сел и заставил себя повернуть голову, хотя это далось ему с трудом. — Так не бывает. Так не… Я помню из детства только лицо на портрете в зале того дома, откуда мы бежали, когда бес… Мою матушку звали Инайна Эви хэш… нет, не желаю упоминать ту семью. Матушку отравили. Вы не можете быть ею, но лицо то самое, и волосы, — ноб жалобно глянул на Ульо. — Я в тумане… Ул, кто она? Молчи, не хочу знать ответ. Я не желаю выяснять ничего, что разрушит случайность.

— Все нити связываются и сплетаются вьюном, — Ульо глянул на Ану. — Ты сказала и вот… Ты ему кто? Он вообще-то очень разумный, в привидения не верит, в дракона не верит, в сны, гадания и прочее тоже не верит. И пьет мало.

— Скорее всего, я ему сестра, — чужими губами, не желая того, выговорила Ана. — Которую убил бес, так он думает, как я думаю… я запуталась. О небо, да как прожить в столице до весны, если я уже хочу сбежать без оглядки? Я точно сбегу, прямо сейчас! Поем и сбегу. Поем, устрою выступление и сбегу. Поем, высплюсь, устрою выступление и… и что я скажу папе, если окажусь конченная трусиха? Папа меня не пожелает заметить. Бара станет жалеть. Эмин скажет что-то успокоительное из пустынных мудростей, но без теплоты. — Ана саданула кулаком по полу, порезалась об стекло и крикнула: — Я не могу сбежать! Ну и пусть всё в узел и катастрофа, и Лоэн прав, а я не выслушала… Не могу сбежать!

У стены шевельнулся и застонал Гэл. К нему метнулся Ульо, бесцеремонно толкнув окаменевшего ноба Тана. Один из подонков, оглушивших Гэла, завозился и начал подниматься с пола. Ана без рассуждений пнула его мыском в висок, вырубая надолго, может и до полудня.

— Я аж охолонул, душевный же ж удар, — пробасил в ухо смутно знакомый голос.