А вот капитан Адашев, как объяснили Пашкову в управлении, когда он, обеспокоенный, начал названивать и интересоваться, погиб при исполнении от рук неизвестных мерзавцев.
Его зарезали насмерть на следующий день после того, как он забрал орудие преступления из запасника музея. Кинжал «вервольф» пропал. В милиции о кинжале ничего не знали и даже не поверили в его существование. Все попытки Пашкова объяснить и рассказать ведомство внутренних дел с негодованием отвергло. Оно и понятно. Единственное убедительное доказательство – сам кинжал – исчезло.
Поэтому только Пашков догадывался, кто виновен в этом «глухом» убийстве, так и не раскрытом, закопанном в пыльных архивах МВД навсегда.
Организацию «Вервольф» ликвидировали в 1946 году, но, как и многое в этой последней войне, она оставила чудовищные следы на земле даже и после своей смерти.
Старые вещи
Тишинский рынок… Он смотрелся анахронизмом уже в семидесятые годы. Унылые, облезлые деревянные прилавки под навесами – точь-в-точь торговые ряды средневековой Москвы или колхозный рынок где-нибудь в районном Забубенске. Это было, наверное, самое неподходящее соседство для авангардистского памятника из переплетенных букв.
Но памятник поставили именно здесь. Таксисты обозвали его «татуированным членом», и он сделался местной достопримечательностью, дополнительным городским ориентиром. («Куда? На Тишинку? А, это к Члену? Лады, понял!»)
По московскому обычаю совмещать несовместимое, собирать и ассимилировать все случайное, мозаичное, в нечто искренне органичное, типично московское, они ужились: авангард и блошиный рынок старья долгие годы шли по жизни вместе.
И было в этом нечто символически-судьбоносное… Ибо – неисповедимы пути моды!
Тишинку обожали московские стиляги. Это они первыми освоили ее, проторили пути. Еженедельно московские модники и модницы прочесывали рынок в поисках добротных, хотя и вышедших из употребления вещиц. Солдатские шинели, пестрые галстуки, лаковые туфли на пуговицах, пиджаки с ватными плечами, бабушкины шали, шапки-пирожки из каракуля, лисьи шкурки со стеклянными глазками – все это покупалось за копейки, с восторгом переделывалось, перелицовывалось и выводилось в свет.
Обладатель новинки с запахом нафталина тешил самолюбие мыслью о том, что его вещица существует в единственном экземпляре, зато обошлась ему не в пример дешевле, нежели дизайнерское творение модного кутюрье.
Но даже восторги любителей моды не сравнятся с радостью какого-нибудь собирателя, сумевшего прикупить немецкий фарфоровый соусник XIX века или серебряный подстаканник времен Петра Третьего за несоизмеримые с реальной стоимостью предметов пять рублей. Подобное счастье просто неописуемо. Коллекционеры о такой удаче слагают легенды!
Затаившись в сердце Москвы, забившись в густое переплетение улиц и переулков, старая Тишинка – блошка, барахолка – долгие годы служила приманкой, соблазнительным талисманом, источником людского счастья…
А какие колоритные персонажи обитали здесь, создавая неповторимую атмосферу загадки, темного, хищного азарта, тайны и вечного поиска!
Пухлые забавные старички, невинные старушки с дореволюционным выговором – куклы, вынутые из сундука времени. Маргиналы всех мастей и родов: алкоголики, на продажу и нараспашку; хитроглазые шнырливые ханурики; толкачи, распродающие мелочи из своей доли где-то потыренного добра. Предприимчивая золотая молодежь из рядов валютных махинаторов и фарцовщиков, неожиданно для себя открывших новую рыночную нишу. Мастеровитые барахольщики, разнообразные «старье-берем»…
Но во всей этой пестряди особо выделялась фигура старухи Шмульф.
Ее помнит каждый, кто хоть однажды имел с нею дело.
Могучая седая старуха с мрачным лицом; грубые, почти мужские черты лица, словно топором вырубленные. Весной и осенью, зимой и летом она неизменно появлялась на Тишинке, одетая в одно и то же мужское пальто какого-то грязного цвета и бесформенные черные боты. Страшной молчаливой глыбой высилась старуха над обитателями рынка, занимая место в ряду самодеятельных продавцов, развернувших мелочную торговлю на импровизированных прилавках – деревянных ящиках, которые в советских магазинах именовали «тарой».
Не в пример другим торговцам, образующим тесный сплоченный клан тишинских завсегдатаев, старуха Шмульф не входила в конфиденции с коллегами. Многие сомневались, что «Шмульф» – ее настоящая фамилия. Никто не был с этой дамой накоротке.
Общаясь с покупателями, она обходилась скупыми жестами. Редко кто слышал ее голос. А вот глаза у старухи были поистине выразительны. Они пробирали до дрожи – черные, как антрацит, живые, необъяснимо молодые, они полыхали из глубоких глазниц, обжигая прохожих.