Восьмая личность

22
18
20
22
24
26
28
30

Красная дверь похожа на распахнутую пасть какого-то дикого животного, ожидающего, когда его накормят. Волка, льва. Может, тигра.

В окне появляется Навид, он улыбается, видя нас у кованой калитки. С его губы свисает сигарета.

Я вслед за Эллой иду мимо высокого бамбука, увядшего, как и мое желание быть здесь. Мы стучим, и дверь открывает незнакомая луноликая девочка с будто покусанными пчелами щеками и прямой челкой. Ее глаза вращаются, как стрелки часов. Тик-так.

— Да? — говорит она. Ее глаза неожиданно останавливаются, а потом их взгляд скользит по нам.

Позади нас появляется еще одна девочка, она запыхалась, на лице сплошной макияж. Она прижимает к груди упаковку бумажных полотенец и стиральный порошок.

— Впусти их, — слышу я голос Навида.

Элла на мгновение дотрагивается до меня и исчезает, и я стою на месте, сожалея о том, что мы вляпались в эту историю. В душе медленно крепнет раздражение на Эллу.

«Не забывай, все это ради добра», — говорит Раннер.

«Мученица», — хмыкают Паскуды.

Девочка со стиральным порошком проходит мимо, и я понимаю, что она та самая Ненавистница «бананов».

Как и синтетическая рубашка на пузе Рея, Дрессировочный дом едва не лопается: наверху бухает техно — бум, бум, бум; на кухне хихикают девчонки, сравнивая свой маникюр; Ненавистница скармливает стиральной машине банные полотенца и постельное белье; две девочки в похожих шлепанцах шепчутся и смеются над порножурналом «Грудастые».

На верхней площадке лестницы я замечаю Пой-Пой, она раздевает и одевает маленькую плачущую куклу. На ногах девочки — пушистые тапочки, которые велики ей размера на четыре. Я машу ей, но она не машет мне в ответ, все ее внимание сосредоточено на кукле. Глядя на то, как Пой-Пой разговаривает с куклой, я вспоминаю собственные детские разговоры — моей аудиторией были плюшевые мишки и тряпичные куклы, рассаженные на кровати. Они всегда отвечали мне и, естественно, соглашались со мной. Мой отец — зло. «Это верно». Анна слаба. «Это верно». Вот если бы мама была жива. «Нам тоже этого хочется». Будем есть пончики? «Давай!»

Сейчас Пой-Пой превращается в парикмахера. Она командует так же, как командовала бы какая-нибудь мама.

— Сиди спокойно, вот так. Не глупи! Ш-ш-ш. Ānjìng! Да, тихо. Делай, как я сказала, ясно? Ты уже большая девочка.

Она пальцами изображает ножницы. Чик. Чик.

— Ну вот, — говорит она, расчесывая похожие на проволоку светлые волосы куклы. — Wánshàn!

Мне хочется сказать ей: «Не старайся быть wánshàn. Совершенство — это миф. И сокровище, между прочим, вырастает из унции несовершенного дыхания».

* * *

Мы с Эллой протискиваемся мимо недавно привезенных коробок, составленных у нижней ступеньки лестницы — штабель опасно кренится, и это заставляет подрагивать мое обессивно-компульсивное расстройство, — и направляемся к Навиду. Он сидит на шоколадном кожаном диване, его взгляд прикован к игровому шоу, на коленях стоит миска с солеными сушеными сливами. Сейчас бледные бархатные шторы сдвинуты. Комната заставлена коробками с косметикой, одеждой, различными фенами и тепловыми пушками, везде лежат стопки журналов.

Навид смотрит на нас, жуя сливу, машет рукой и снова поворачивается к выстроившимся в линию возбужденным участникам — их пальцы лежат на кнопках, взгляды прикованы к вращающемуся колесу.

Элла делает шаг вперед.