Слово

22
18
20
22
24
26
28
30

Гудошников хотел объяснить, что это не просто ящики, что это документы, по которым потомки будут изучать историю, но говорить в такой ситуации было бессмысленно. Все доводы звучали бы как оправдание. Перед собой и перед девочкой-санитаркой.

А главное, перед ранеными бойцами, беспомощными и наверняка обреченными теперь на гибель. Сейчас их никто в мире не заставит поверить в ценность ящиков, набитых мертвой бумагой…

Гудошников вышел из кабины. Над городом становилось тихо, немо клубились дымы пожарищ и лишь где-то далеко игрушечно потрескивала ружейная стрельба. И снова ему показалось: закрой глаза – и никакой войны нет…

– Быстрее, товарищ Гудошников! – торопил сержант из танкетки.

– Что вы там еще нашли! Никита Евсеич приковылял к заднему борту и резко скомандовал:

– Вылазь! И чемоданы с собой! Остаются только дети!

Из-под брезента показалась голова Солода. Он огляделся, тяжело спустился на землю – губы дрожали, в глазах стояли слезы.

– Еще?! – крикнул Гудошников. – Еще!

– Всех не надо, – лепетал Солод. – Гришу оставьте, он болен.

Племянник Солода подал чемоданы, спрыгнул на землю. За ним спустились трое подростков и две старухи. Зоя и еще одна женщина из работниц уже стояли на земле с узелками в руках.

Тем временем шоферы принесли первого раненого – молодого паренька с перевязанной грудью и белым, как стенка, лицом. Второго привела санитарка.

– Сколько всего? – спросил Гудошников.

– Восемь осталось! – на бегу крикнула санитарка. – .Один только что умер…

Раненых затащили под брезент, уложили на ящиках. Санитарка забралась в кузов, устроилась лежа возле заднего борта, рискуя выпасть где-нибудь на ухабе. Зоя вытерла окровавленные руки (она помогала переносить раненых), подняла свой узелок и отступила назад – к тем, кто оставался.

– В машину! – не глядя, скомандовал Гудошников. – Садись в кабину. Вместимся…

– А с нами что же? – жалобно спросил Солод. – Вы не имеете права оставлять нас. Я отвечаю за архивы…

– За архивы отвечу я, – бросил Гудошников и хлопнул дверцей. – Поехали!

Город снова показался пустым: ни машин, ни человека на улице. Минут через пять езды угодили в разбитый квартал. Рухнувшее здание завалило тесную улочку – пришлось разворачиваться. Выбравшись из тупика, машина прибавила ходу, буквально повисла на хвосте у танкетки.

Древлее письмо…

Пустота и тишина в городе настораживали, но Гудошников не ощущал беспокойства: там, в стальном нутре машины-сейфа, была рукопись старца Дивея…