– Почему не исполняете приказ?! – Рука Жадова шарила по боку, где кобура.
– А ты их жалеешь, что ли, начдив? – фыркнул Сергеев. – Нашёл кого жалеть! Нагаечники, крапивное семя, мало они нам кровь пускали? Всех их в расход надо! Никого не щадить!
– Баб с ребятишками тоже? – тяжело и страшно спросил Жадов. – Скот вырезать, дома спалить, да? Так новую жизнь утверждать станем?
– Если надо, то и так. – Сергеев сплюнул. – А ты, начдив, контру жалеешь. Какой из тебя краском, к чёрту? Ну, чего глаза выпучил? Чего за «маузер» хватаешься? А ну-ка, ребята, давай!
«Ребят» вокруг Сергеева было десятка три. Все – из его бывшего полка.
Бум. Бум. Бум.
Сергеев опрокинулся на спину. Прямо посреди лба – небольшое входное отверстие от пули. Девятимиллиметровой пули, твёрдой рукой выпущенной из немецкого «люгера».
Рядом с Сергеевым упали, вопя и хватаясь за простреленные ноги, двое самых близких его корешей. Остальные поспешно отскочили, делая вид, что они тут совершенно ни при чём.
Ирина Ивановна Шульц подала коня вперёд.
– Ну, кто тут ещё такой дерзкий? Как видите, стреляю я неплохо и быстрее вас, мужиков.
Дерзких более не нашлось.
Подоспели жадовские проверенные бойцы, «харьковских» быстро разоружили.
– Значит, так, – негромко и жутко сказала Ирина Ивановна, подъезжая к их угрюмому строю. – Погиб наш замечательный товарищ Сергеев в кровавом и неравном бою с контрреволюцией, попал в засаду, «беляками» устроенную. Дрался героически, в плен не сдался. Последний патрон себе приберёг. Всем понятно?
Понятно было всем.
…Хутор обыскали. С большим трудом нашли пятерых выживших – древнюю старуху, потерявшую рассудок, похоже, от горя – всё время звала какую-то Аксинью и «деток»; троих баб средних лет и одного раненого казака с простреленным правым плечом. Уцелел он поистине чудом – бешановцы, похоже, приняли его за мёртвого и, очевидно, просто позабыли добить контрольным выстрелом.
История его несколько отличалась от рассказанного казаком-вестником в Татарниковском, но такое, наверное, всегда и случается при таких делах.
…Всё случилось просто и банально. У Бешанова был немалый отряд – три сотни сабель, самое меньшее. Да ещё пулемётная команда. И целая артиллерийская батарея в шесть орудий. Общий счёт выходил почти на четыре сотни бойцов. С хутора они потребовали сдать хлеб и оружие, но с того начинали и многие другие им подобные части; здесь же требования оказались куда разнообразнее – выдать всех «беляков», бывших офицеров, «бар», «богатеев» и «попов». «Бар» с «богатеями» на хуторе не сыскалось (да и отродясь не бывало), а вот «попы» нашлись. Собственно, только один поп, из небольшой хуторской церкви. Небольшой, но ухоженной, аккуратной, намоленной. Батюшка, собственно, сам вышел к находникам – мол, чего меня «выдавать», вот он я.
Его тотчас и расстреляли. Прямо у входа в храм, не озаботясь даже отвести подальше. Казаки и казачки бросились было отстаивать своего священника, и по ним немедля открыли плотный, как в настоящем бою, огонь – и не поверх голов, а на поражение. Ударили пушки. Заработали пулемёты с тачанок. Люди метнулись по домам, кто-то из казаков выскочил с винтовками, попытался отстреливаться – и тогда бешановские принялись методично поджигать дома. Пытавшихся выскочить – расстреливали тоже. Не разбирая пола и возраста.
Старики попытались сдаться – за весь хутор. Бешанов вроде бы согласился, велел всем выйти на площадь, потом согнанных туда людей повели за околицу, в яр.
Оттуда уже никто не вернулся.