На стене храма чёрным – похоже, закопчённой палкой – выведено было: «смерть нагаечникам!».
И да, это обещание бешановские исполнили скрупулёзно.
…Яр был заполнен телами. Казаки, казачки, казачата. Мальчишки и девчонки, даже младенцы. Все.
У Жадова подкосились ноги. Он упал на колени, сжимая кулаки, в горле клокотало – и были это не рыдания, это был рык дикого зверя. Рядом с ним стояли его бойцы, белее невестных платьев. Кто-то, не сдержавшись, плакал, утирая слёзы кулаком, кто-то молился вслух.
На пятерых татарниковских казаков даже смотреть было страшно. Двое в этом яру нашли свою родню.
– Ну, дядя… – хрипло выдавил один из них, подходя к Жадову. – Славно, славно отплатила нам твоя народная власть. «Смерть нагаечникам», значит? Ну, это мы ещё поглядим, к кому костлявая-то пожалует…
– Погоди… – протянул руку начдив. – Это ж… один выродок такой, ты же видел, казак, мы ж совсем другие…
– Мы разбираться не станем, – сплюнул казак. – Убирайтесь с нашей земли, все. Всех погоним, и вас, краснюков, и «золотопогонников». Не нужен нам никто на вольном Дону…
– Патроны, где возьмёте, казаки? – резко спросила Ирина Ивановна. – Склады все на юге, в Новочеркасске, у белых. Сколько продержитесь? Красная армия наступает. Вас задавят.
– А не держаться если – в яр все отправимся?! – словно выхаркнул кровь казак. – И так конец, и этак?!
– Можно сдать хлеб… – начал было Жадов, но казак взвился, замахнувшись нагайкой:
– Хлеб тебе сдать, краснюк, а?! А рожа твоя не треснет?! Хлеб выметете, что сеять станем?! Или в ров, значит, или с голоду помереть?! Не-ет, хрен тебе, красный! Лучше уж в бою, от пули честной!..
– Ну вот я ж тебя не расстреливаю, – с неожиданной усталостью сказал Жадов. – Ты меня поносно бранишь, а я слушаю. Был бы я таким же негодяем, как этот Бешанов-чёрт, поставил бы вас всех пятерых к стенке, и вся недолга. Со мной-то, казаче, у тебя язык длинен, слова храбрые. Потому что знаешь, что отпущу я тебя до твоего хутора. Потому что гляжу я на погибших – и своими б руками Бешанова этого разорвал, зубами б загрыз!..
– Ничего ты не разорвёшь и не загрызёшь, – отмахнулся казак. – Потому что боишься, начальник дивизионный. Своих же красных боишься. Не пойдёшь против них.
Жадов не ответил. Вернее, ответил совсем на иное.
– Отпеть людей надо. И похоронить. И чтоб волки не погрызли…
– Мы батюшку нашего привезём, – хрипло сказал казак. Дёрнул головой на прощание, отошёл. Жадов так и остался стоять над заполненными телами яром.
– Я его сам… своей рукой… дай только добраться…
Жадов бормотал себе под нос, сидя на лавке и глядя в одну точку.
15-я стрелковая дивизия застыла, словно древний воин, оглушённый внезапным ударом по шлему. К сожжённому хутору подтянулись остальные два полка, красноармейцы, мрачные и молчаливые, помогали столь же мрачным и молчаливым казакам Татарниковского хоронить казнённых.