– Зовут Миллер, – отпарировал мой товарищ, – вот уж Миллеров, Шульцов, Шнайдров, Майеров, и Шмитов у нас столько, что так же, как бы и не назвал никакой фамилии.
Где служил? Какой имел мундир? Мы так особо не рассмотрели. Мне нужно было всё-таки знать, с кем буду биться, а так как Миллер имел на виске красную родинку, которую немного прикрывал волосами, я надеялся, по крайней мере, по ней что-нибудь узнать.
Мы со Стжебицким пошли в ратушу, надеясь кого-нибудь там увидеть и достать информацию… Почти на пороге, как на счастье, попался сердечный полковник Килинский.
Я остановил его, потому что он имел хорошую память и людей знал бесчисленное множество.
– У меня дуэль, дорогой полковник, – отозвался я, – самая плохая вещь, что человека этого не знаю. Носит какой-то мундир, а зовут Миллер. Не скажете мне что-нибудь о нём?
Молчащий Килинский крутил усы.
– Вот так так, – промурчал он спустя мгновение, – наверное, дуэль из-за девушки, потому что вы все такие! Родина погибает, а вы ерундой занимаетесь.
– Конечно!
– А в чём дело?
Стжебицкий вставил, что он, должно быть, напился и не по делу наплёл.
– Миллер! – сказал Килинский. – Я знаю сапожника Миллера, знаю портного Миллера, есть кузнец Миллер на Солце… чёрт его знает…
– Но военного, военного, – вставил я, – с красной родинкой на виске.
– Эх! Эх! Маленький человечек, незаметный! Прядью волос заслоняет пятно… Ну! Ну! Это тот Миллер…
– Не иной, – сказал я.
– Этого давно следовало повесить, – отозвался Килинский, – я принимаю его за русского шпиона, подозрительная личность.
– Это не может быть! – прервал я. – Мы нашли его в очень патриотичном обществе.
– Ну так что! – произнёс Килинский. – Пронюхивал… я их знаю… пронюхивал. Ежели это тот Миллер, что думаю, можете идти спасть спокойно, завтра сбежит и не выйдет. У него была уже не одна авантюра, после каждой стрекоча давал. Не думаю, чтобы хотел стреляться… гуляя по ночам, нужно быть осторожным. Из-за угла могут угостить…
Стжебицкий проводил меня до дома и заночевал у меня. С рассветом мы были на Белянах в условленном месте, подождали до одиннадцати часов, обстреляли плац и вернулись. Миллера не было и в помине.
В городе также узнать о нём было невозможно. Посмеялись мы только в этот день и на том кончилось.
Так проходило в Варшаве моё время… С каждым днём, однако, несмотря на патриотичный дух, сильней чувствовалось, что усилие всего народа едва ли выдержит отчаянную оборону.