Гимназистка. Под тенью белой лисы

— Нет так нет, — легко согласился Мефодий Всеславович. — Вам лучше знать. Да и вряд ли вы бы отдали столь опасную вещь на сохранение близкой подруге.

Тут я задумалась. Я бы точно не отдала, но сказать такое с уверенностью о своей предшественнице не могла. Лиза была очень доверчивой девочкой, на что указывают её отношения с Юрием. И всё же вряд ли она отдала бы подруге артефакт, тем самым поставив ту под угрозу. А вот Юрию или его отцу… Не могла ли она довериться кому-нибудь из них? Александр Михайлович произвёл впечатление куда более разумного существа, чем его сын. Он вполне мог убедить Лизу отдать опасную вещь на хранение, и тогда сейчас попросту выжидает, надеясь воспользоваться козырем потом, когда всё немного утихнет и исчезнет опасность того, что Рысьина его загрызёт за неповиновение и обман.

— Просто упёрлись вы в один вариант, уж простите меня, Елизавета Дмитриевна, а жизнь, она такая штука, на месте не стоит.

— Вы что-то предлагаете, Мефодий Всеславович? — осторожно уточнила я.

— Так, с Волковым поговорить бы, — неуверенно ответил он и быстро добавил в ответ на мой протестующий рык: — Я ж не о том, чтобы союз с ним заключить, а о том, чтобы выяснить, что он знает и про артефакт, и про лису вашу, так странно появившуюся. Ежели вы форму эту принимать не можете, значит, контроля у вас над ней нет. А вот не может быть так, чтобы у неё был контроль над вами?

Я только и смогла, что испуганно икнуть. Только не хватало, чтобы контроль надо мной получила эта инфернальная образина с лазерными прицелами вместо глаз. Но неужели я бы не почувствовала постороннее вмешательство?

— Как она может это провернуть? — чуть хрипло спросила я.

Мефодий Всеславович постучал пальцами, сложенными в щепоть, по голове.

— Подарок-то явно не от Велеса, — сказал он, пугая меня ещё сильнее, — стало быть, и способы там грязные, душу вымораживающие. А что вы супротив выставить можете? Ничего, ибо не знаете, с чем боретесь. А Волков знает.

— Вопрос, скажет ли, — проворчала я, принимая правоту домового. — На соглашения я с ним никакие не пойду.

— А и не надо. Вам нынче хоть крупицу знаний урвать. А где её взять? Только у врага.

У врага брать ничего не хотелось. Не потому, что я была столь принципиальна, а потому, что была уверена: Волков просто так делиться ничем не будет.

Я подошла к зеркалу в толстой резной позолоченной раме, висевшему в простенке между окнами гостиной. В нём тотчас же зажглись красными, пока неяркими, угольками лисьи глаза. Она следила за мной и явно злилась, что я её игнорирую. Что ж, можно и внимательней посмотреть. Поиграть в гляделки. Я уставилась прямо в разгорающиеся красные точки и почти тут же пожалела. Казалось, через глаза лучи ввинчиваются прямо в мозг, и не просто ввинчиваются, а пытаются там что-то сотворить. Отшатнуться я не успела, меня накрыло воспоминанием.

Словно кусок с рваными краями, выхваченный из цельного полотна. Неизвестно, что было до. Неизвестно, что было после. Но сейчас мы, я и мой собеседник, сидели на скамейке. На мне лёгкие шёлковые брюки, краями которых играл летний ветер, и элегантные туфли, одной из которых я покачивала, пытаясь скрыть раздражение. Раздражал меня сидящий напротив парень с внешностью, ничем особо не запоминающейся, пока не поймаешь его взгляд. Тёмный, нехороший взгляд, поднимающий всё гадкое, что обычно прячешь в самых дальних закоулках души. И гадкого поднялось уже столько, что хотелось снять туфлю и подкованной шпилькой врезать по сволочи, которая подарила призрачную надежду, просуществовавшую ровно до момента, когда он сказал, что потребуется взамен на излечение сестры.

— Я понимаю, вы сейчас мне не верите, — тем временем говорил парень низким неприятным голосом. — Считаете бредом?

— Считаю, — согласилась я. — Сама себе удивляюсь, что продолжаю вас слушать.

— Потому что других шансов спасти вашу сестру нет.

— Боюсь, их вообще нет. Ей сейчас поможет только чудо.