Турнир

Судьи хлопали вяло, и даже Садо не загорелся, как в первом туре. Нет, он аплодировал стоя, сказал много правильных слов, но без экспрессии и огонька, видимо живопись он любит значительно меньше искусства музыки.

Круги и закорючки! Рунные круги!

Ровно пятнадцать кандидатов. Десять — личная печать на картине, не интересно, трое — ученики признанных мастеров или стали мастерами сами — не возможно, а двое — это было как раз то, что я искала. Открытие новых методов в живописи и признание первенства, и оба — сиры. Первый — менталист, совместил иллюзию и картину, создав полную проекцию на всю аудиторию разом. Это что, картина стала большой ментальной печатью? Сложно.

И как мне это не пришло в голову раньше? Я искала метод, как нарисовать то, что рисуют все, а нужно рисовать только то, что умею я. А потом — смотрите какое счастье, что печаль прошла стороной.

— Вайю, — Люк очень серьезно смотрел в глаза, — сейчас речь уже не идет о том, кто выиграет. Сейчас речь о том, кто есть Блау. И Фейу, — добавил он. — Если бы я не знал, что Кастус не причем я бы решил, что это очередная из его схем, — закончил он совсем тихо. — Когда все складывается так хорошо, жди…

Увидев мою картину, он завис на доли мгновения, прежде чем развернуть мольберт к судьям. Щелкнули кольца, вспыхнули чары, и большая проекция моего творения появляется высоко над Ареной, видимая с каждого уголка трибун.

— Господа, прошу, — распорядитель с довольным видом махнул штатному магу в простой синей форме Кернской Академии, судя по нашивкам, они привлекли последний курс, и тот развернул картину Марши к судьям. Вспыхнули заготовленные заранее плетения, и большая проекция появилась над нашими головами.

Я хмыкнула, представив, какой у меня был восхитительный вид. Будем надеяться, что это не похоронит имидж дяди в Столице.

Вот ушлые хрычи. Но для меня это было не принципиально. Жизнь, смерть, печаль, радость, счастье, я все равно планировала рисовать одно и то же. И потом просто разъяснить свою логику.

Аларийская логика почти обеспечила мне ментальную перегрузку.

— Увидим, Вайю, увидим, — он щелкнул меня по носу, крутнул к себе и поправил и так безупречную прическу. Нэнс ревниво покосилась на его манипуляции. — Фейу не превзойти в технике. Продолжай на контрасте, играй на том, что военные и не должны уметь рисовать…

Я вернулась к спискам, выбросив лишнее из головы. Времени оставалось совсем мало. Я сосредоточилась на колонке с пометкой «белая мантия» в разделе искусства живописи.

Люци вернулся почти перед самым гонгом, когда я, уже вся с ног до головы приличная юная Сира, наслаждалась вместе с Гебом картиной Фей-Фей, которая сияла проекцией на высоту всего купола Арены. Фей нарисовала ирисы. Кустики чахлых ирисов у заброшенной усыпальницы, какого-то старого Рода. Надгробный камень был истончен временем и разбит ветрами, пожухлая трава шелестела поземкой, и птиц было не слышно, только стаи воронов кружили в небе над равниной, даже они не посещали это место. Печаль с запахом ирисов летела с Арены стонами степного ветра, который жаловался на то, что никто не приходит сюда, и Род позабыл своих предков. Личная печать мастера сияла гербом By в верхнем углу, переливаясь силой. Фей-Фей сделала это — ей удалось.

— А я не мастер, — я щелкнула кольцами ещё раз, — не ученик, и вообще не художник. И насчет чего-то возвышенного… не обманись в ожиданиях.

Петух — это Садо? Шикарно, значит все аллари в режиме реального времени уже получили полную картину с места событий. Интересно, их псаков Совет ещё больше уверится, что такая темная тварь, как я, не достойна коптить ясное небо их девственно-чистого Мира?

Судьи тоже смотрели вверх, подняв головы, некоторые линии на картине были слишком тонкими, чтобы разглядеть их на мольберте. Хмурился военный Тир, щурил глаза Таджо, Фелисити повторяла пальцем линии в небе. Улыбалась, вновь засиявшая мистрис Айрель, и только Садо кривился презрительно, явно не считая нужным сдерживаться.

Глава 97. Вето

Садо почти перешел грань. Безусловно, его частное мнение о моих талантах, как Наставника Высоких искусств, было правильным, но он снова и снова совершал одну ту же ошибку.

Позволял себе при людно унижать Блау.

Не разбирается. Мысль промелькнула вспышкой, и за последний доли мгновения, выбрав самую широкую кисть, двумя длинными и двумя короткими штрихами я закончила свой символ.