Турнир

Я покинула сцену с абсолютно ровной и прямой спиной, довольная. «Та, которая передала белую мантию» звучало значительно лучше, чем «та, которая почти полностью разрушила Арену».

Прозвенел гонг, пропел горн, участники дисциплины стихосложения закончили квалификацию — все прошли в основную часть, и будут соревноваться дальше. Фей-Фей маячила мне, что нам уже пора.

— Остальные вероятности менее вероятны?

— Трепещу от страха, Люци.

Нэнс пожала пухлыми плечами.

— Юная сира Блау, — леди смотрит внимательно и без улыбки, наверное, они были бы примерно одного возраста с мамой, если бы Аурелия Хэсау дожила до этих лет. — Мои поздравления, вы четко следуете заветам предков. Потрясти Предел до основания так легко всегда удавалось только членам рода Блау.

Любовь — топливо творчества, если огонь пылает горячо, можно спалить все вокруг дотла, либо направить жар в нужное русло. Садо любил замужнюю даму. Любил страстно и горячечно, любил так, что наши дамы рыдали, покусывая уголки подушек в отчаянии, что их кавалеры не способны на такое проявление глубоких чувств.

Садо выдохнул и заметно приободрился, его розовый шарик силы вспыхнул первым сбоку проекции моей работы, опередив даже леди Фелисити, пока не зажглись все шесть цветных огоньков. Шарик Таджо вспыхнул самым последним.

— Конечно, конечно, — взволнованно затараторил толстяк-распорядитель. Ещё бы, столько волнений на один штатный в общем-то турнир. Надеюсь, он не поседеет к его концу.

— Подтверждаю, — привычная вспышка темным облаком обволакивает руку, и я, изменив правилу, читаю этот последний стих лично вслух, повторяя давно знакомые мне строчки.

Я выбрала стихотворение про Юг, одно из самых простых в его поздней лирике и самых душевных, возможно потому что Садо сам был родом из Южного Предела. Кисть танцевала по листу, штрихи ложились в буквы, буквы в слова, и стих обретал форму.

— Горы. — Как ни странно, первым выступил Варго, опередив уже открывшую рот мистрис Айрель. Я кивнула, и ненадолго задумавшись, начала писать очередной из стихов Садо.

— Если успеешь, Люци, если успеешь…, — ответила я беззвучно. — Люк, — я обернулась к нему, посмотрев в глаза. — Ты сказал, сейчас не время стоять по разные стороны, и больше никаких попыток…

Остался только Садо, который задумчиво изучал проекции стихов, глядя в небо.

Я молча кивнула в ответ, а дядя Бер отшагнул в ложу назад, покинув пост у самых перил, и на Арене сразу как-будто стало значительно светлее.

— Что вашему братцу сделается, в своей пустыне. Он и в детстве что ни творил, все как с гуся вода, как угорь — скользнет и вывернется, а шишки все вам…, — вспомнила она, нахмурившись. — Что ни затеют со своими — все ничего путнего не выходило, сколько бутылок тогда в винном погребе перевели…

Садо молчал, сложив руки на груди.

Закончила я, попытавшись добавить в голос положенную порцию скорби. Хотя, представить себе даму по уши влюбленную в Садо, я не могла, как не пыталась. Этот стих он посвятил ей — своей музе. При виде Садо я могла определенно утверждать только одно: любовь — боль и любовь — зла. Очень зла.

Песочные часы показывали, что осталась ещё половина времени, выделенного мне распорядителями.

Так. Чудесно. Значит, ещё с ночи Луций запер их в крыле, выставив охрану? Или не Луций? А как же «чисты и непорочны»? Пффф. Внезапная зараза, привезенная из Хаджа, вспыхнувшая за такой короткий срок? Любопытно узнать название такого редчайшего вида заболевания. Дядя и мастер вечно держат меня за дуру. Полную дуру. Проверить — просто.