Полный газ

Вслед за Кристианом вылез Питер – с пыльного чердачного пола на голую холодную землю, под гребень нависшей скалы.

Поднялся на ноги и обнаружил, что стоит на прогалине, на склоне холма – как в природном амфитеатре, очерченном выцветшей травой. Повертелся кругом, оглядывая окрестности. Вокруг в беспорядке валялись поросшие мхом валуны. Хотя… При ближайшем рассмотрении оказалось, что не в таком уж беспорядке – валуны образовывали неровный полукруг, словно зубы в нижней челюсти какой-нибудь ископаемой твари. Одинокое полузасохшее дерево, кривое и сгорбленное, раскинуло ветви над руинами. Руинами ли? Или святилищем какого-то древнего жестокого культа? А может, аналогом современного театра? Кто знает? Только не Питер Стоктон.

На плечо легла рука отца. В траве посвистывал ветер.

– Прислушайся, – велел отец.

Питер наклонил голову, через секунду глаза его расширились.

– С-с-смерть, с-с-смерть, с-с-смерть, – шуршали стебли.

– Это смерть-трава, – объяснил отец. – Если неподалеку люди, она шепчет, как только подует ветер.

Небо над ними походило на запятнанную кровью простыню.

Питер оглянулся – мистер Фоллоуз как раз пролезал сквозь дверцу, чтобы присоединиться к остальным. На этой стороне дверной проем был высечен из грубого камня, сама дверь проделана в склоне холма, уходившего круто вверх. Последним выполз Чарн и закрыл за собой дверь.

– Сверим часы, – скомандовал он. – На моих сейчас 5:40 утра. К 5:40 вечера мы должны быть на обратном пути. Если открыть дверь хоть на минуту позже полуночи, вы не увидите ничего, кроме каменной плиты. И тогда вы застряли. В нашем мире дверь открывается каждые три месяца. Но каждые три месяца там – это девять месяцев здесь, полный срок беременности. А раньше не выйти. Снова дверь откроется только в день летнего солнцестояния, двадцать первого июня. Если у вас плохо с математикой, то… впервые я открыл дверь в этот мир тридцать семь лет назад. Здесь же за это время прошло девятьсот девяносто девять.

– Число зверя, – вспомнил Кристиан.

– Число зверя – шестьсот шестьдесят шесть, – возразил Питер, который много знал о Сатане, инквизиции и Томе Савини[6].

– Так ты переверни девятьсот девяносто девять вверх ногами, – объяснил Кристиан.

– Говорю по собственному горькому опыту, – перебил их Чарн, – вам не понравится тут застрять. Я провел в здешнем мире большую часть восемьдесят пятого года, меня преследовали фавны, предавали вурлы, пришлось заключать гнусную сделку с големом и служить у генерала Горма Жирного. И еще тут всегда сумерки. Закат догоняет закат. Если мы разойдемся и кто-нибудь не найдет дороги назад, считайте, что он остался.

Господи, как же он любит поговорить, думал Питер. Не охотник, а лектор прямо.

Они двинулись за Чарном по извилистой ленте грубых каменных ступеней. Под ногами трещали высохшие ветки, палые листья взвивались в воздух на каждом шагу.

Внезапно все застыли, услышав вдали громовой рев.

– Огр? – спросил Стоктон.

Чарн кивнул. Рев повторился – тоскливый, безнадежный.

– Брачный сезон, – пояснил Чарн, снисходительно прищелкнув языком.