— О, я попробую! — обрадовалась Марешка и стала искать по карманам Боглаз, который нашла на пляже, казалось, уже много лет тому назад. Камень был приятно-тяжелым, теплым от ее тела. Марешка прищурила один глаз и стала смотреть в отверстие в центре Боглаза.
Бусина светилась серебром, она была под подушкой в левой кроватке. Ужасные зверушки сквозь камень выглядели маленькими мальчиками, совершенно одинаково напуганными, с губами, дрожащими на грани рёва. Марешка подошла к кроватке, забрала из-под подушки бусину, погладила малыша по пушистой голове. Почувствовав ласку, мальчик заплакал, и за ним тут же включились остальные двое.
— На, — сказала Марешка, отдавая камень Оле, которая стояла у двери и с ужасом и отвращением смотрела, как чудовища в кроватках лают и визжат. — Посмотри на них. По-настоящему посмотри!
Оля прижала камень к ракушке своего глаза и сдавленно вскрикнула. Ракушка раскололась и выпала, под нею был настоящий глаз — карий, блестящий от слез.
— Да вы ж мои хорошие, — сказала Оля дрожащим голосом и бросилась к кроваткам, обнимать, гладить, успокаивать. — Вы ж мои любимые!
Марешка вышла из комнаты, надевая на проволоку вторую бусину.
— «Чья нога не ступала на землю», — задумчиво сказала она. — Чья же не ступала?
Васю она нашла на прежнем месте — он был частью веранды, как один из столбов, держащих ее крышу. Когда он увидел Марешку, его глаза вспыхнули радостью и узнаванием, как будто он давно любил её и ждал, и вот, наконец, дождался. Заросший балянусами рот по-прежнему внушал ей ужас и отвращение, но, повинуясь безотчетному порыву, она подошла и поцеловала Васю в лоб.
— Где-то здесь должна быть последняя бусина, она мне очень нужна.
С огромным усилием, как будто на каждом пальце у него висело по ведру воды, Вася приподнял искривленную руку и показал на свой скрытый под ракушками рот.
Марешка поняла, что ей предстоит сделать, и задрожала. Васин палец указал ей за спину, она повернулась и увидела, что солнце уже садится, что его монета уже стала медной, что время, отведенное ей про-папой, кончается. Она повернулась к Васе, нерешительно подняла руку к его лицу.
Он прикрыл глаза — не бойся. Все будет хорошо.
С криком Марешка оторвала первые несколько ракушек, въевшихся в кожу. Потом еще и еще. Ракушки хрустели, кожа натягивалась и рвалась, Марешкины пальцы стали липкими от крови. Балянусы уходили глубоко, вместе с их коркой отрывались куски плоти, но Вася не двигался, пока Марешка не оторвала последнюю ракушку и, рыдая, не опустилась ему на колени, растирая по своему искаженному лицу слезы и кровь. Тогда он открыл глаза.
— Давай руку, — сказал он.
Марешка подняла руку к его рту и он выплюнул ей на ладонь блестящий медный шарик.
— Не плачь, — сказал он. — Я тебя так давно ждал, Марена Свароговна.
— Я — Савельевна, — всхлипнула Марешка, доставая из кармана головоломку и надевая на нее последнюю бусину. — Савельевна.
— Сама увидишь, — Вася улыбнулся разорванными губами. — Ради моей любви к тебе, Марена, закрой мне глаза.
Марешка закрыла Васины глаза своими руками, а потом поцеловала его в оба века. Он замер и стал мёртвым, а она так и сидела на его коленях, дергая бусины в своей головоломке. Как и предыдущие сто пятьсот раз, ничего не получалось.
На веранду пружинистой походкой вышел про-папа. Он казался очень довольным и напевал красивым грудным голосом: «Я вижу, как закат стекла оконные плавит, день прожит, а ночь оставит тени снов в углах…»