Темная волна. Лучшее

22
18
20
22
24
26
28
30

— Ну что? — обратился он к Марешке. — Готово? Если нет, то пойдем на пляж.

— Солнце еще не закатилось, — ответила Марешка, не поднимая на него глаз, двигая бусины.

— К чему оттягивать неизбежное? — спросил про-папа, и тут оба они обернулись на хлопанье крыльев. Третий черный голубь опустился на перила веранды.

— Почтовый голубь принес послание, — сказала птица. — Для Марены. Вспомни, кто ты есть, Марена Свароговна. Посмотри…

Голубь жалобно вскрикнул, когда про-папа одним неуловимым движением схватил его с перил, поднес ко рту и откусил ему голову острыми белыми зубами. Потом похрустел, проглотил, а тело выбросил в сад.

— Нямка! — сказал про-папа. — Съел, урча. Сорт «белдам», не иначе. На чем мы остановились, Мареш?

Закат заливал фальшивый мир-ловушку сочным медным светом. Про-папа смотрел на нее своими ракушками.

— А где мама? — спросила Марешка.

— Зачем тебе мама, когда есть я? — пожал плечами про-папа. — Нужна будет — позовем, или новую сделаем. А хочешь — ту, настоящую сюда заберем.

Марешка вздохнула, чувствуя, как собирается в ней белая, ледяная ярость, как первый буран настоящей зимы. И в ее нарастающем накале, как в свете люминесцентной лампы, она вдруг увидела богов.

Себя и его.

* * *

Она видела себя.

Прекрасная зрелая женщина в легкой тунике шла через поле, касаясь золотой рукой склонившихся колосьев.

Белая мраморная статуя воздевала ладони, призывая из земли щедрую жизнь и зеленую силу.

Темная, могущественная сущность клубилась под землей, мчалась сквозь почву, всходила ростками, поднималась в небо, дождем бросалась обратно, впитывалась в трещинки, в поры земли, потом замирала в зимнем сне.

Люди несли на палке набитое соломой чучело, одетое в рубаху последнего умершего в селе человека, подвязанную поясом последней вышедшей замуж невесты. Они пели:

Несе смерть из веси, а ново лето до веси.

Здравствуй, лето любезно, обилье зелёно!

Худенькая девочка в черной футболке лежала на холодном кафеле роскошной ванной комнаты, поскользнувшись и ударившись головой.

И она же, Марешка, стояла сейчас на веранде в несуществующем кармашке мира, куда ее заманил вот этот, темный, жадный, который хочет забрать ее, как забрал ее отца.