— Совершенно верно, Алексей Петрович, совершенно верно, — проговорил, покачивая головой, Фалеев. — Как вам, сударь, у нас в городе, всё ли устроено, никаких сложностей с провиантом или жильём нет? Может быть, какие-то просьбы или предложения имеются? Вы не стесняйтесь.
— Всё хорошо, Михаил Леонтьевич, — заверил его полковник. — Наши с вами интенданты хорошо поработали, никакой нужды в полку на сегодняшний день не имеем. А насчёт просьбы… Хм, пожалуй, есть одна.
— Внимательно вас слушаю, — учтиво поклонился градоначальник.
— Понимаете, Михаил Леонтьевич, — проговорил задумчиво Алексей, — есть у нас полковой священник, Валентин Попов, уроженец этих мест. Его село, что стояло напротив Николаева, сожгли ещё перед войной турки, и он с оставшимися в живых жителями переселился в начинающий только-только отстраиваться город. Работал на корабельных верфях простым плотником, а в свободное время окормлял прихожан в своей лачуге, сделав из нее что-то типа маленького храма. Я и сам в ней был. Она у него настолько маленькая, что внутри помещалась едва ли дюжина человек, всем же остальным приходилось стоять во время службы на улице. Так вот, с началом последней кампании с турками, после взятия Очакова, мы уговорили отца Валентина стать нашим полковым священником, и он прошёл с егерями все дороги войны. Скажу даже больше, батюшка — человек высокой силы духа, совершил великий подвиг во время штурма крепости Измаил, за что светлейший лично испросил у матушки императрицы для него награду. И представляете, в первый раз в истории священник был награждён высокой боевой офицерской наградой, орденом Святого Георгия Победоносца! Именным указом императрицы, хочу заметить!
— О господи, невиданное дело! — прошептал изумлённый градоначальник. — Это какой же подвиг ему нужно было совершить?
— Самый что ни на есть героический, Михаил Леонтьевич, — важно покачал головой Алексей. — Воодушевил наших солдат перед наступавшими толпами янычар и повёл русские полки в контратаку, идя впереди них с высоко поднятым вверх крестом! Крест и одеяния в нескольких местах были пулями пробиты, но тела ни свинец, ни клинковая сталь ятаганов не коснулась!
— Чудо, истинное чудо, — благоговейно прошептал градоначальник. — Чем же я могу вам помочь?
— Батюшка решил оставить службу в полку и хотел опять окормлять прихожан в своих родных местах, — продолжил излагать суть дела Егоров. — Мы ему в самом начале полковой службы пообещали помочь заново отстроить сожжённую в селе церковь. Деньги на это дело у нас имеются, артели егерей и офицеры часть своего жалованья в общую казну передали. Хотим просить вашего разрешения на строительство храма Святого Георгия на правом берегу Буга, как раз напротив города. Я знаю, что земли эти тоже Николаеву отписаны, и в том месте сейчас множество складов и жилых домов стоит. Село уже в настоящий пригород превратилось и будет ещё дальше расстраиваться. Как вы смотрите на то, чтобы там и церковь встала?
— Да как же я смотрю?! — воскликнул воодушевлённый градоначальник. — Не просто разрешение ваш священник получит, но и всяческое вспоможение от нас! И с корабельных верфей строительным материалом поможем, и денежными средствами обязательно! Это же для города какое достоинство и слава! Первый священнослужитель, Георгиевский кавалер империи — и в Николаеве! Великолепно! Замечательно! Единственный вопрос… Вы и сами порядок, наверное, знаете, со Священным синодом все вопросы о храме непременно нужно будет решить. Сюда уж мы, светская власть, свой нос не суём. Тут совсем другая епархия.
— Да у нас, Михаил Леонтьевич, всё уже решено, — успокоил его Алексей. — Переписку об этом давно уже мы вели, нужные люди нам помогли и всё устроили. У отца Валентина благословение на строительства храма и все положенные бумаги имеются.
— Ну и слава богу! — обрадовался Фалеев. — Значит, так тому и быть. Послезавтра, после обеда, пусть он сам ко мне в правление и явится. Познакомлюсь с ним лично и сведу с нужными людьми.
Отшумел вьюгами февраль, март пришёл в Новороссию с ветрами, дующими с моря. Они же принесли с собой волны тепла и проливные дожди. Отдохнувшие егеря палили на дальних степных полигонах из ружей и с криком «ура» штурмовали наспех собранные из брёвен укрепления. В казарму и на квартиры приходили все мокрые и грязные.
— Чевой-то опять Ляксей Петрович гонять всех взялся, — ворчали в артелях. — Вроде и нет более войны, всякого ворога от границы отбили, а всё нет покоя!
— И не будет, даже не надейтесь, дурни, — усмехались умудрённые опытом ветераны. — Вона после долгого безделья все штрафные команды опять полные, и даже на гауптвахте несколько самых отъявленных сидят. Воли много на себя взяли и от скуки измаялись, вот и пошли бродить да бражничать. Оттого и ставят теперяча во фрунт всех унтера и господа охфицеры. Ничего-о, спесь маненько собьют самым гоношистым, через отхожие ямы и ломовую работу прогонят, потом опять все как шёлковые будут. Проходили уже и не раз такое, так ведь, Фрол Иванович?
— Вся-якое бывало, — хмыкнул капрал, прочищая шильцем затравочное отверстие штуцера. — Дык чего же поделать, Тихон, через свою шкуру только лишь опыт приходит и никак по-другому. У тебя чистая ветошь без кострики осталась ли, а? Оторвал бы маненько, а то моя вон вся сажей зачернелась. Хорошее, конечно, дело винтовальный ствол, однако же большего ухода он постоянно требует.
Двенадцатого марта в дверь штабной комнаты на первом этаже гарнизонной казармы громко постучали.
— Ваше высокоблагородие, — приоткрыл её караульный. — Тут к вам фельдъегерь, весь грязный, прямо с дороги. Говорит, что при нём бумаги шибко важные. Ерепенистый он, еле-еле осадили. Пропускать?
— Конечно, пропускай, — отложил в сторону бумагу и перо Алексей.
В комнату зашёл весь грязный и вымокший паренёк.
— Господин полковник, нарочный с пакетом из военной коллегии фанен-юнкер Мелецкий! — топнул он сапогами, разбрызгивая грязь.