Уездный город ни в чём не изменился: такие же пыльные и кривые улочки, стайки босоногих мальчишек да сонные прохожие, глазеющие на скачущих верхом военных и громыхающие по колдобинам кареты.
Вот и приметный дом отставного полковника Ляпина. Аникеев, соскочив с коня, бросился к двери и заколотил по ней кулаком. Из соседних домов выглядывали любопытные обыватели, с каким-то испугом глазея на военных.
— Иду, иду! — послышалось из-за двери. — Кого там принесло?
Стукнул внутренний засов, и в открывшуюся щель выглянул пожилой смотритель.
Сержант отступил в сторону, освобождая проход Егорову.
— Харитон Матвеевич, ты ли это? — подойдя ближе, спросил тот старика.
Смотритель открыл шире дверь и пристально вгляделся в полковника.
— Ляксей Петрович! — воскликнул он, наконец его признав. — Ох я и дурак старый! Где же мои глаза! Проходите, проходите, — засуетился он, отступая внутрь дома. — Ох, радость-то какая! Гла-ашка! — крикнул он вглубь. — Подь сюда быстрей, ро́дный брат хозяйки с войны приехал!
— Харитон Матвеевич, а Анна Петровна где? — спросил его Алексей. — Неужто опочивать изволит? Так уже обед вроде?
— Да нет её, барин! — отмахнулся старик. — Она в поместье вашем, в Егорьевском, месяц уже обретается. Как господин подполковник с войны без руки приехал, частенько туда ездила, какие-то снадобья от лекаря возила, а теперь и вовсе как на Пасху уехала, так пока и не возвращалась. Пару раз старшего конюха Осипа только присылала к врачу за порошками и зельем, ну тот и наведывался к нам, обедал, привет от неё передавал да расспрашивал, всё ли тут в порядке. Ой, обед же, обед! — замахал тот рукой. — Ба-атюшки! Это всё ваши детки, Ляксей Петрович?! — запричитал он, разглядев стайку ребятни.
— Не только мои, Харитон Матвеевич, — улыбнулся Егоров, — тут ещё и Сергея Владимировича, и Милицы. У них двое. Помните сестру жены? А вон и сама Катарина с ней у кареты стоит. А там вон тёщенька наша, Йована.
— Да как же не помнить?! — всплеснул тот руками. — Конечно, всех помню! Они ведь частенько к нам погостить приезжали, когда в поместье жили. А солдаты-то все ваши? Ох и грозные! — выглянул он в дверную щель. — С ружьями все, в сапогах!
— Мои, — усмехнулся Егоров. — Все тут мои.
— Ой-ёй-ёй! — покачал головой смотритель. — Страсти-то какие! Цельный отряд! Глашка! — обернулся он к крепкой румяной девке. — Беги за мамкой, пущай сюда поспешает. Господ и солдат кормить срочно нужно. Ну-у, ты чего столбом стоишь, дура? Бегом! — рявкнул он, и девка пулей выскочила на улицу. — Внучка моя, — с гордостью кивнул ей вслед Харитон Матвеевич. — Работящая. Хозяйка с неё хорошая будет. Сейчас вот с мамкой прибегут, настряпают, кормить вас, Алексей Петрович, будем.
— Да вы бы не утруждались, Харитон Матвеевич, — пожал плечами Егоров. — Мы бы просто чай попили здесь и сразу в поместье отъехали. Знал бы я, что Ани нет здесь на месте, так и не заезжал бы вовсе.
«Чай» затянулся, и в Егорьевское отправились часа через три, уже под вечер. Проехали по старому мосту через речку Жиздру, и вдоль дороги потянулись рощи да помещичьи угодья. Многие из полей были распаханы и засеяны, и на них зеленели тонкие всходы хлебов. Заезжали в усадьбу в сумерках.
Переполох поднялся знатный. Не прошло и четверти часа как от лежащего внизу у реки Егорьевского сбежалось к господскому дому всё село от мала и до велика. Анна обнимала и тискала деток, а приковылявший на протезе Ёлкин протёр на груди медали и громко по-военному доложился:
— Ваше высокоблагородие, во вверенном вами для пригляда поместье без происшествий! Всё по установленному распорядку! Докладывает отставной старший каптенармус Ёлкин Потап.
— Вольно! — крикнул весело Егоров. — Отставить всякую уставную строгость! Здорова, егеря-волкодавы! — И под громкое «Здравжелаю, вашвысокблагородие!» крепко обнял улыбающегося Кулгунина. — Как ты тут, Олег Николаевич? Всё ли хорошо, всё по душе здесь?
— Всё, Алексей Петрович, — кивнул покрасневший от волнения подполковник. — Как родного меня здесь приняли. Заботой и домашним уютом окружили.