Формируем семь штурмовых колонн. Во главе каждой ставим боевого и отважного командира. Четыре колонны атакуют с севера на юг по самой короткой прямой с выходом в тыл обороняющимся на валах. Пятая и шестая колонна атакуют с восточной стороны самую длинную линию укреплений и завязывают на себя основную массу поляков. А вот седьмая колонна с нашей лучшей лёгкой пехотой и казаками совершает дальний обход правого фланга неприятеля вдоль всего болотистого берега Вислы, овладевает тамошним фортом и батареями, и потом движется далее к мосту, отрезая тем самым подход неприятельским подкреплениям из Варшавы. Перед этим на восточные валы совершают дерзкие атаки многочисленные наши конные партии, дабы не дать полякам собраться воедино, а напротив, раздёргать их силы по всей линии обороны. У неприятеля, как донесла разведка бригадира Егорова, нарыто много волчьих ям с острыми кольями и прочих всяких преград. Поэтому нужно создать особые штурмовые отряды, которые будут идти перед нашими колоннами. В каждом пусть будет пять сотен с шанцевым инструментом. В руках длинные лестницы для подъема на валы, щиты из плетней и вязанный из прутьев фашинник. Работных солдат чтобы прикрывало по полной роте стрелков-егерей. За ними далее пойдёт резерв из солдат, дабы разбирать колья, обеспечивая тем самым проход кавалерии. И повторюсь, архиважно отсечь неприятелю подход подкреплений в Прагу через мост со стороны Варшавы. А для того туда мы пошлём с конницей стрелков лифляндцев и полк гвардейских егерей. Пусть берут с собой лёгкие орудия, без них отбиться им будет весьма сложно. Дело ожидается жаркое, господа, и по войскам нашим приказ нужно отдать, чтобы тех, кто оружие бросил, щадили и жителей городских не трогали. Но сами знаете, какое ожесточение при штурмах бывает, поэтому офицерам своим накажите, чтобы они кричали всем мирным к нашему лагерю выходить. Уж там они точно в безопасности будут!
В лагере шло шевеление. Так всегда бывает перед началом большого дела. В разные стороны скакали казачьи дозоры. Со стороны Минска один за другим подъезжали обозы с войсковым имуществом. Ротные каптенармусы получали свинец, порох и стопки плотной бумаги. Солдаты ночами отливали пули и крутили патроны. Вслед за полковой подтянулась и осадная артиллерия.
В начале октября долетела весть — спешивший на соединение к Суворову корпус генерала Ферзена разбил под Мацеёвицами войска главнокомандующего всеми польскими силами Тадеуша Костюшко. Сам он попал в плен и отправлен под конвоем в Санкт-Петербург.
— Ну всё, сейчас точно стушуются ляхи, — полируя шомполом с ветошью ружейный ствол, уверял артельных Лошкарёв. — А чего, мы вона цельный корпус тут вырезали, ребятки Ферзена недавно второй кончали, ещё и у Вильно Репнинские им хорошо наподдали. Вот увидите, братцы, пардону ляхи скоро запросят.
— Дождёшься от них, от поганцев, пардону, — хмыкнул правящий оселком лезвие штыка Горшков. — Те, кто остался, все к столице сейчас сбегаются. Народу у них тьма, пушек целые сотни. Сам давеча это слышал, вернувшиеся с разведки дозорные всё рассказали. Пруссаков ляхи уже два раза от Варшавы отбивали, теперь думают, что и от нас так же отобьются.
— Поляки — гоношистый народ, шибко противный, — подтвердил высыпающий на бумажный лист порох унтер Кожухов. — Крикливые и спесивые они, особенно паны. У самих ведь окромя сабли за душой ничего нет, зато гонору! Но самое главное — у них все руки в крови, ребятки, — произнёс Лука Назарович и вложил отполированную штуцерную пулю в самый низ бумажной колбаски. Покрутив пальцами, он перетянул её хомутной ниткой и продолжил разговор. — Да-а, по самый, значится, локоть они в крови, — и уложил уже готовый патрон в кожаную сумку. — В крови тех наших солдатиков, которых они по весне целыми тысячами безоружных резали. Резали и радовались, изверги, а ещё и глумились потом над их телами. И жён с детинцами солдатскими, что в гарнизоне Варшавском обретались, всех умертвили жестоко. Забыли мы им такое, ребятки? Нет! Вот и они это тоже не забыли. Потому драться будут отчаянно, боясь нашей мести. Даже и не надейтесь на лёгкую битву.
Седьмого октября войскам поступила команда от Суворова начать движение к Варшаве. Впереди поскакали конные эскадроны русской кавалерии и казачьи сотни.
— Александр Павлович, тебе за нами с обозом не угнаться, определяй сам порядок его движения, — обратился к Рогозину командир полка. — Для охраны оставлю тебе полуэскадрон под командованием поручика Травкина. Бригадир Исаев сказал, что три сотни казаков объезжать тракт оставляет. Думаю, вряд ли кто-то из мятежников рискнёт на дорогу, полную войск, выходить. Но вы всё же поберегитесь.
— Не волнуйся, Алексей Петрович, побережёмся, — кивнул старший интендант. — Кухни я уже вперёд с охраной отправил, дня три они с вами смогут вровень идти, ну а уж потом только вдогон. Постараемся сильно не отставать, но это уж как погода нам даст. Так-то немного выморозило сейчас, нет уже той грязи, что ещё месяц назад была.
Длинная змея обозной колонны тянулась на запад. Первыми шли пороховые повозки, за ними катились провиантские и артельные, походной полковой мастерской, с офицерским имуществом, фуражирские. В самом конце тянулись передки с фальконетами и пять огромных, крытых парусиной лекарских фур. После обеденной остановки в городке Седлец колонна продолжила путь. При переезде через неглубокую речку с артиллерийского передка соскочило колесо, и повозку с прицепленным к нему орудием развернуло поперёк брода. Идущая следом лекарская фура попыталась было обойти застрявший передок стороной, но тоже встала, и образовался затор.
— Не ждите! — крикнул толпящимся на той стороне реки обозным Рогозин. — Проедете вёрст десять — и дальше уже на ночлег возле самой дороги устраивайтесь. Починим передок, фуру вытащим и как раз к горячему поспеем. Я с ними тут пока побуду.
Оставив дюжину конных егерей, обоз покатил на запад, а на речном переезде в это время царила суета. Пятёрка здоровяков канониров во главе с Уфимцевым подсунула под ось передка срубленные толстые жерди и немного его приподняла. Помощники из обозных навесили на ось колесо и теперь крепили его шпильками. Как обычно, там, где сгрудилось много служилого народа, нашлись среди него шибко умные, которые любят всех поучать и бранить. Это вносило ещё большую суету в общее дело. Слышались крики, ругань и команды, стукал обухом по железу топор, ржали кони — было весело. Каким-то чудом колесо всё-таки закрепили на оси, лошади и егеря поднатужились и выкатили передок с орудием на берег. Пришёл черёд заняться и фурой. Тут тоже пришлось немного помаяться, но наконец, и она, под дружное уханье с перебранкой, развернулась и преодолела злосчастный брод. Следом проехали и все остальные повозки лазарета.
— Лежи! А то вставать он хотел! — крикнул Никифорович, настёгивая лошадь. — Вот поправишься, тогда и бегай, сколько хочешь, а пока не моги! Господин врач или лекаря ежели увидят, что ты с места сошёл, всем тогда на орехи достанется!
Федот вздохнул и откинулся на подстилку из сена. Лежащий рядом Клим выглядывал в это время в прореху на парусине.
— Кажись, Александр Павлович привал объявил, — пробормотал он. — Ну точно. Охрана вон с коней спешилась и, видно, за хворостом в лес подалась. Ага, значится, костёр разжигать хотят, видать, одёжу просушить решили. И правильно, все ведь до нитки на переезде вымокли.
На приречной полянке в это время действительно устраивали привал. Забивались колья у будущих костровищ, выпрягались из повозок и стреножились кони. Фузеи, как и положено на стоянках, с надетыми на них штыками выставлялись в пирамиды. Двое обозных вытащили из фур большие медные котлы и поспешили с ними к реке. Вдруг раскатисто громыхнул выстрел. Тот, что бежал с котлом первым, споткнулся и, выпустив из рук посудину, упал на прибрежную гальку. Следом ударили ещё несколько выстрелов, и из леса на поляну у реки сыпанула большая орущая толпа.
— Чего это?! — вытаращив глаза, выкрикнул Клим.
Где-то неподалёку грохнуло, и в стенке фуры появилось с десяток мелких отверстий.
— Ляхи! Дробью сыпанули, — сквозь зубы проговорил Федот.
Морщась от боли, он привстал со своего места, схватил фузею ездового и полез к выходу.