— Вот теперь что-то близкое к разгадке, — развел руками Козлов. — Как говорят у нас, лиха беда начало.
Прозвенел звонок. Из коридора донесся шум. Они переглянулись.
— Не смею задерживать, — сказал Козлов. — Как станет хоть что-то известно, прошу сообщить. Да, — он поднялся и протянул руку. — Сыну вашему я поставил четверку за то, что он попытался меня обмануть, сказал, мол, дом сам срисовал с натуры. Как я понимаю, он его с вашего рисунка списал.
Из гимназии Травин собирался идти в Академию, но разволновался и отложил посещение Совета правления до следующего дня. Придя домой, бросив на стол прошение о принятии его в академики, ни словом не обмолвившись с Татьяной, отправился в свой краскотерный магазин. Последнее время товар раскупался хорошо, и Алексей надеялся выкроить из выручки сумму, необходимую на поездку в Кострому или куда далее, чтобы разыскать Константина Успенского.
Несколько раз он пытался одернуть себя:
«И куда я поеду. И где это я буду искать людей, а потом еще от них требовать свою долю. Прежде чем требовать, надо доказать, что имеешь на клад право. Художник я. И мое призвание писать картины, делать скульптуры, проектировать здания. Вот умру, что после меня останется? Плафоны во дворце Юсупова, росписи в Троицко-Измайловском соборе, евангелисты в парусах, написанные в церкви Сошествия Святого Духа при Николаевском кавалерийском училище, иконы в церкви царевны Александры при Александрийской женской больнице, роспись в церкви при Обуховской больнице, плащаница и заалтарное „Снятие с креста“, да скульптура „Икар“. Мало. Нужны большие работы. Надо имя прославить на века».
Остановился. Повернул к дому, но тут пришла другая мысль:
«Без денег я никто. Сейчас, имея магазин, я не могу наскрести средств, чтобы купить материалов и сделать достойные образцы по скульптуре и архитектуре для подачи их в Академический Совет. Да и потом — если мне по праву полагается часть богатства предков, почему я должен отказаться от этого? Ведь никуда кроме как на искусство деньги не будут потрачены».
Он еще больше засомневался в успехе своего предприятия, когда побывал в Костроме и узнал, что родители Константина Успенского умерли, а сам он давно уехал в столицу. Обнадеживала информация, полученная из костромской духовной семинарии, — после ее окончания Успенский поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию.
Вернувшись в город, Травин пропустил очередной срок подачи прошения о присвоении звания академика. Побывав в духовной академии, он узнал, что Успенский окончил ее в 1829 году и тогда же был пострижен в монашество с именем Порфирий. Далее отца Порфирия отправили в О дессу, где он, получив 1 июля 1831 года степень магистра богословия, был назначен законоучителем Ришельевского лицея. Там же в Одессе с 1834-го по 1838 год Успенский служил настоятелем второклассного Успенского монастыря и был введен в сан архимандрита. Поиски Порфирия привели в Херсон, где тот работал ректором Херсонской духовной семинарии до 1840 года. Далее путь вел в Вену.
Травин возвращался домой из Москвы, куда прибыл рано утром из Костромы, где безуспешно разыскивал родственников Успенского. Теперь, когда голова освободилась от мыслей о богатстве, он подсчитывал убытки. Их было предостаточно: на год сдвигался срок подачи нового прошения о принятии в академики, пропущен срок подачи нового иска по делу купчихи Рабыниной.
«На эти деньги, что я проездил, можно было всем детям новую одежду купить, жену нарядить. В театр с Ободовским собираюсь, а у Татьяны платья нового нет, — с горечью думал он, вспоминая виденные им на подъезде к Москве поля с колосившейся пшеницей, рожью. — Нынче пуд ржаной муки стоит 6 рублей 21 копейку, а пшеничной — 5 рублей 40 копеек. Сколько же я потерял на переездах? — и он начинал лихорадочно считать, сбиваться, начинать снова. Пока не пришел к выводу: вот и, получается, потерял по 10 пудов ржаной и пшеничной муки за путешествие».
Алексей Иванович, бросив расчеты, принимался успокаивать себя, мол, приеду домой и буду без выходных работать на подрядах, но, помечтав, понимал: потраченных денег не вернешь. Да и до дому еще добраться надо. От Москвы до Санкт-Петербурга на поезде ехать 604 версты, 21 час пути. Голодный не поедешь. Опять расходы. Ехать третьим классом? А вдруг кто знакомый увидит? Значит, надо тратить деньги на первый класс. Это двадцать рублей на билет из кошелька вынимай. От такой мысли становилось еще тоскливее. А тут еще под ложечкой засосало — с утра ни крошки хлеба во рту. Проглотив слюну, он бросился на поиски трактира.
Зайдя в вагон, Алексей с удивлением увидел попутчика — мужчину крепкого телосложения в черной сутане. Познакомиться не удалось. Едва поезд тронулся, священник закрыл глаза и задремал. Алексей, довольный, что ему никто не мешает, обратился к окну и стал смотреть на мелькающие мимо леса, то приступающие вплотную к дороге, то открывающие простор полей, со спелой рожью, овсом, пшеницей.
С попутчиком разговорились, когда он проснулся.
— Вы до столицы? — спросил священник, приветливо глядя большими глубоко посаженными серыми глазами на Алексея.
— В Санкт-Петербург еду, — ответил тот.
— Тогда, если я вас не утомил в дороге, предлагаю вместе перекусить, — сказал он с прежней учтивостью, как только поезд остановился возле станции.
Выйдя из вагона вместе с другими пассажирами, попутчики устремились в здание вокзала, к буфету. За обеденным столом Травин мог как следует рассмотреть своего попутчика. Священник был чуть выше его ростом и шире в плечах. Черные, чуть тронутые сединой вьющиеся волосы, свежесть кожи щек говорили о сравнительно молодом возрасте. Судя по разговору, его можно было отнести к церковному славянскому деятелю, законоучителю либо ученому.
Наблюдая за священником, Алексей поймал себя на мысли, что не просто ради любопытства внимательно рассматривает его, а ищет знакомые черты Константина. Давний знакомец ведь тоже был примерно такого возраста и занимался педагогической деятельностью. Спрашивать имя у попутчика не было повода, и он решил дожидаться времени отъезда.