Был вечер. За окном в полутьме сменялись картинки: мелькали деревья, поля и непрерывно тянулась телеграфная проволока, казавшаяся бесконечной. В углу вагона, покачиваясь вместе с фонарем, горела толстая свеча. Дымный полумрак, равномерный перестук колес и шипение паровоза располагали к разговору.
Скоро Травин знал: зовут протоиерея Михаилом Федоровичем Раевским и родился он в Арзамасе Нижегородской губернии в 1811 году, где отец его был священником. Получив образование в Нижегородской духовной семинарии, Раевский поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию, где окончил курс в 1833 году. Назначенный после этого законоучителем, он вскоре оставил педагогическую деятельность и получил место в Швецию — настоятелем русской посольской церкви в Стокгольме.
— Там пробыл восемь лет и в 1842 году был перемещен на ту же должность в Вену, где и служу по сей день, — заключил священнослужитель.
Скучающее лицо Травина тут же оживилось. Он попытался что-то сказать Раевскому, но едва открыл рот, глубоко вздохнув закрыл его. Вместо обращения к священнику он потрогал его рукой, словно проверяя, тот ли это человек, который сейчас сказал о Вене и службе настоятелем посольской церкви. Если это он, то почему ничего не говорит о Порфирии?
— Вам плохо? — встревожился Раевский.
— Нет, — с трудом выдавил Алексей.
— Извините, но мне показалось… — задумчиво начал священник.
— Нет, нет, мне никакой помощи не надо, — Травин отмахнулся. — Я сам, я сейчас сам с собой справлюсь, — и тут всегда сдержанный, спокойный художник, любящий витиевато выражаться, стал сыпать отрывистыми предложениями, незаконченными фразами. — Вы его, конечно, знаете. Вы его должны были сменить. Понимаете, ваше преосвященство, мой давний знакомый тоже окончил семинарию, потом Санкт-Петербургскую духовную академию. Он, как и вы, занимался педагогической деятельностью. Я искал его в Одессе, в Херсоне. У меня нет денег доехать до Вены, куда его перевели. И хорошо, что не занял их да не поехал. Его там нет. В Вене теперь служите вы. Как это здорово, что я вас встретил!
— В посольстве в Вене до меня многие служили, — сказал Раевский. — Так что вы, уважаемый, пожалуйста, успокойтесь, смирите свою плоть. Дорога у нас длинная-предлинная, вы все успеете мне рассказать. И еще прошу вас бога ради, не надо так быстро говорить, а то ведь я из рассказанного вами так почти ничего не понял.
Едва коснувшись кончиками пальцев большой окладистой бороды, священник внимательно посмотрел на попутчика. Ему за время своей службы приходилось видеть много кающихся грешников, но поведение попутчика не вызывало той тревоги, что вызывали падшие люди. Горячность, с которой говорил художник, больше подходила к людям, которые вдруг увидели истину и хотят этой радостью поделиться.
Поклонник возрождения славянства, протоиерей Раевский свою жизнь посвятил служению этой идеи. В Травине он видел гордого, неукротимого славянина. Такие люди, как Алексей, по мнению священника, зачастую бывают возбудителями спокойствия. Сам же он был весьма миролюбивым человеком. Раевский сидел спокойно, сложа руки на груди, ожидая, когда его попутчик остынет.
— Давно, еще в одна тысяча восемьсот восемнадцатом году я познакомился с молодым семинаристом Константином Успенским. Теперь он Порфирий. Я ищу его, — устало сказал Травин и бросил быстрый взгляд на попутчика.
— Та к бы сразу и сказали, дескать, не знаете ли вы Порфирия Успенского, — прогудел священник. — И я, конечно же, ничуть не таясь, ответил бы вам: знаю, более того, уважаю этого человека.
— Куда он уехал из Вены? — оживился было Травин, но поймав на себе строгий взгляд Раевского, поправился. — Ваше преосвященство, скажите, пожалуйста, вам известна дальнейшая судьба Порфирия Успенского?
Одобрительно кивнув, Раевский чуть нараспев ответил:
— Согласно решению Святейшего Синода от 14 ноября одна тысяча восемьсот сорок второго года, по довольному им знанию греческого языка и по опытности в обращении с заграничными единоверцами нашими, отец Порфирий был отправлен в Иерусалим для ознакомления с жизнью православных христиан в Палестине и Сирии.
Архимандрит Порфирий был инициатором и организатором русской духовной миссии в Иерусалиме. В одна тысяча восемьсот сорок пятом году он посетил Синайский монастырь Святой Екатерины, где, как он писал мне, видел Синайский кодекс вместе с листами. Через два года Порфирия назначили первым начальником русской духовной миссии. Из Иерусалима он совершил поездку в Афон и вторично посетил монастырь Святой Екатерины в Синае. А через три года архимандрит Порфирий совершил длительное путешествие в Александрию, Каир, Коптские монастыри и затем снова в монастырь Святой Елены.
В последнем письме ко мне отец Порфирий сообщал, что к осени нынешнего года прибудет в Санкт-Петербург. Воспользовавшись представившимся мне случаем, я приурочил свою поездку в столицу по делам с приятной возможностью вновь повидать этого деятельного и душевного человека.
Травин едва сдерживал эмоции. Привычный с юных лет к чудесам, а в столице — к счастливому везению с подрядами и заказами, он пытался сейчас себе внушить, что очередное чудо свершилось в благодарность ему за страдания, перенесенные в последние дни. Но как бы ни выстраивал Алексей логические цепочки, радость удачи била через край. Это не оставалось незамеченным Михаилом Раевским. Улыбаясь в бороду, он радовался и сам, понимая, какую благодать подарил понравившемуся ему русскому художнику Алексею.
Глава четвертая. Крушение надежд