В роль гостьи дома я вжилась лучше, чем смела надеяться, — мои волнения насчет того, что я выдам себя, нарушив какое-нибудь из замысловатых правил загородного этикета, оказались беспочвенными. Эдвард Найт пекся о нашем комфорте, но не чрезмерно, и его прислуга, которую я намеренно часто и щедро одаривала чаевыми, вела себя так же. Мне больше не нужно было управлять домохозяйством; основные мои задачи сократились до обязанности вовремя и в подобающем виде являться к трапезам и быть со всеми милой. Такое-то я осилю.
За время, проведенное в компании миссис Фрэнк Остен и ее детей, я сшила уйму сорочек. Я перестала считать шитье скучным занятием: было нечто удовлетворяющее в идеальном рядке крошечных стежков, в ощущении завершенности. Если задуматься, в этом было даже нечто эротическое: то, что сотворили мои руки, соприкасалось с кожей Лиама, — впрочем, я старалась избегать таких мыслей.
Случались дни, когда мы с ним виделись только за трапезами, что было к лучшему, ибо, несмотря на катастрофу в «Ангеле», меня по-прежнему странным образом влекло к нему. Влекло не так, как бывает, когда хочешь постоянно видеться с объектом обожания; скорее, как когда хочешь забыть о нем, но не можешь. Наши спальни располагались в противоположных крыльях дома, наши увеселения были разделены по половому признаку. Лиам и капитан Фрэнк Остен, коренастый мужчина с характерным носом Остенов и нетребовательным дружелюбием морского офицера из «Доводов рассудка», часто ездили на охоту, покидая дом еще до рассвета и не появляясь до самого ужина. Эдвард ни разу к ним не присоединился; он то и дело мотался в Кент, а когда оставался дома, постоянно был занят, решая вопросы на участках или разгребая горы документов.
За несколько дней до Рождества, когда мы с миссис Фрэнк Остен сидели в малой гостиной в компании ее младшего сына Герберта-Грея и старшей дочери Мэри-Джейн, лакей открыл дверь перед Кассандрой и Джейн, только что вернувшейся из Лондона.
Невзрачное личико Мэри-Джейн просто преобразилось.
— Тетя Джейн! — завопила она, вскочила со своей подушки и набросилась с объятиями на тетю, когда та вошла в комнату.
Когда Джейн, поприветствовав племянницу, выпрямилась и протянула мне руку, я испытала шок. Она похудела и осунулась, однако кожа ее потемнела так, будто она провела немало времени под лучами тропического солнца.
— Как прошла ваша поездка? — спросила я, стараясь не пялиться на нее. — Вы приехали с братом? — Леди не путешествовали в одиночку — кто-то должен был ее сопроводить. Я имела в виду Генри, но, упомянув его, испытала странное чувство. Нам не подобало вести переписку: ему не следовало беспокоить меня, пока я обдумываю его предложение. Однако мы были в Чотоне уже три недели, его молчание несколько озадачивало. Неужели он до сих пор не сумел придумать повод, чтобы проведать свой банк в Альтоне, или написать Лиаму и осведомиться обо мне?
— Ричард доехал со мной до Фарнема, а уже там меня встретил мой племянник Джеймс-Эдвард — он приехал из Винчестера, где учится в школе. — Она внимательно посмотрела на меня. — Генри передает самые теплые пожелания. Ныне его решительно поглотили дела в банке, и чувствует он себя по-прежнему не безупречно.
— Как жаль это слышать.
Джейн бросила на меня еще один взгляд — еще более пристальный и встревоженный.
— Он прибудет, как только сможет.
— Ты только вчера приехала, Джейн? — спросила миссис Фрэнк Остен. — Как любезно с твоей стороны навестить нас.
— Моя дорогая, мне не терпелось увидеть Герберта-Грея, а также известить Генри о том, что его новые друзья не пали жертвами сей ужасающей погоды, к коей после Вест-Индии совершенно не имеют привычки. А уж ради того, чтобы повидать Мэри-Джейн, я преодолела бы и куда более высокие сугробы.
Мэри-Джейн благодарно захихикала, а мы усадили Джейн в лучшее кресло у огня и, позволив ей полюбоваться Гербертом-Греем, засыпали ее вопросами о Лондоне, здоровье Генри, Фанни, дороге из Лондона, погоде на пути сюда из коттеджа. Несмотря на болезный вид, она, рассказывая о походе в театр с Генри, Фанни и мистером Хейденом, выглядела расслабленной, не такой настороженной, какой бывала в городе.
— Мистер Хейден составил вам компанию в театре? — спросила Кассандра. — Аптекарь Генри?
— Я уже говорила тебе, милая моя, он не аптекарь. Он — Хейден, нечто среднее между ангелом и человеком. — Она взглянула на меня. — Вы согласны со мной?
— Манеры у него действительно приятные. И весьма выдающиеся ресницы.