Следом раздаются смешки. Могли бы и получше скрывать свои гнусные намерения!
Главное, чтобы, когда меня все же поймают, шариков при мне не оказалось. В пальто их быть не может, оно ведь совершенно новое, а вот в портфель я могла бросить один, случайно выживший после столкновения с Павелеком.
– Сарочка-а! – снова поет сирена-одноклассница.
Тетради, чернила, ручка со сменными перьями. Высохшая булочка для кормления уток, гребешок, заплеванный платочек и…
Мои пальцы смыкаются на короткой деревянной рукояти. Как он здесь оказался?
– Обойти тут надо, эта крыса где‑то затаилась.
Безотчетным движением прижимаю перочинный ножик к груди. Я не помню, как положила его в портфель. Я не знаю, зачем могла бы это сделать. Разве что побоялась, что его обнаружит прислуга и скажет родителям.
Раздается древесный хруст – кто‑то из мальчишек отломал у дерева ветку и теперь хлестал ею по воздуху. Так, как собирался хлестать меня.
Вся вжимаюсь в древесный ствол в отчаянной попытке стать его частью.
Защити и укрой, защити и укрой, защити и укрой, защити и…
– Эй, что это вы там делаете? – раздался вдруг надломленный старческий голос.
– Да мы…
– Деревья ломать?! Казенное имущество портить?! Да вы, мелкое отребье, шелупонь! Назовите фамилии свои, за шиворот всех вас к директору! Потащу!
Фамилий никто называть не стал, только зашлепала по грязи многоногая толпа, спешно убираясь из школьного двора.
– А вы, панночки, и не стыдно?! Фамилии!
– Вы нас простите, пан Василевски, мы пойдем, – залепетали мои одноклассницы. – Мы больше не будем.
– Да я вас все равно всех в лицо помню, – прорычал дворник, ничуть не впечатлившись. – Еще раз увижу – шкуру спущу!
Наконец школьный двор погружается в тишину. Я выжидаю еще немного, прежде чем высунуть нос из-за дерева. И правда никого.
С трудом я разжимаю руку, до того стискивавшую рукоять перочинного ножа Павелека. Ну и дура же я! Что бы я стала с ним делать? Колоть мальчишек? Да они первые поняли бы, чей это нож! Отобрали бы его и отлупили меня еще сильней.
Нет, нужно его спрятать с глаз долой.