Митрополит Кирилл ясно дал понять, что в вопросе о новых религиозных организациях, а также о различных протестантских сектах, активно развернувших прозелитическую деятельность в России в начале 90-х годов XX века, речь идет не о борьбе Церкви за особые права и привилегии, а о сохранении нравственного, психического и зачастую физического здоровья народа. Архиерейский Собор 1994 года констатировал: «Возрождаются старые гностические культы и возникают так называемые новые религиозные движения, которые подвергают пересмотру всю систему христианских ценностей, пытаются найти мировоззренческую основу в реформированных восточных религиях, а подчас обращаются к оккультизму и колдовству. Эти движения целенаправленно подрывают многовековые традиции и устои народов, вступают в конфликт с общественными институтами, объявляют войну Церкви Христовой»[208].
На канонической территории Русской Православной Церкви эти явления приобрели особенно угрожающий характер: «Через открывшиеся границы в наши страны хлынули проповедники лжехристианства и псевдорелигий, приходящие с Запада и Востока», они «используют самые различные формы для расширения сферы своего влияния: открыто выступают в средствах массовой информации, в концертных залах, в домах культуры и на стадионах; распространяют литературу, напечатанную на Западе и у нас; организуют свои издательства; открывают школы и курсы; финансируют обучение молодых людей за рубежом; оказывают населению гуманитарную помощь, которая сопровождается пропагандой их воззрений; проникают в светские школы и высшие учебные заведения»[209].
Особенно опасным явлением стало активное проникновение сектантов в школы и вузы при отсутствии контроля, а иногда и при поддержке государственных органов образования. Осенью 1994 года ОВЦС и Национальный совет Церквей Кореи провели совместную конференцию, посвященную сектам корейского происхождения, в том числе «Церкви объединения». На конференции корейские христиане говорили об опасности, которую эти секты представляют для человека, его психического здоровья и социальной жизни. Митрополит Кирилл довел эти сведения до Министерства образования, но государство проигнорировало предупреждение.
Стремясь противодействовать влиянию сект, Русская Церковь усилила миссионерскую работу: на основе проводившейся ОВЦС миссионерской деятельности в 1995 году были созданы синодальный Миссионерский отдел и Православный миссионерский фонд Русской Православной Церкви. Архиерейский Собор 1997 года в обращении к председателю Государственной Думы Г. Н. Селезневу предложил «внести в законодательство конкретные нормы, регламентирующие создание и деятельность иностранных религиозных организаций и их представительств. Надобно также усилить положения, касающиеся защиты личности и общества от разрушительной деятельности псевдорелигиозных структур»[210].
Требования Церкви и российского общества всё же были услышаны, и отвергнутый проект Закона «О свободе совести и религиозных объединениях» стал дорабатываться при активном участии Русской Православной Церкви. В заявлении Патриарха Алексия II и Священного Синода от 31 июля 1997 года говорилось, что ради сохранения мира в обществе Русская Церковь согласилась участвовать в доработке Закона, при этом «Церковь никогда не сойдет и не сможет сойти с ранее занятой позиции, ибо речь идет о духовном здоровье народа, о будущем Отечества, о сохранении ее неповторимого лика»[211].
Митрополит Кирилл написал компромиссный проект преамбулы, который был принят Администрацией Президента. Так удалось отстоять церковную позицию. Патриарх Алексий II констатировал, что «эти поправки никоим образом не противоречат ранее высказанной позиции Русской Православной Церкви. Сохраняя в неприкосновенности основу закона, они одновременно позволяют достичь согласия по рассматриваемому вопросу между ветвями государственной власти, что послужит укреплению гражданского мира в обществе в нынешнее непростое время»[212]. 19 сентября 1997 года доработанный Закон был принят Государственной Думой, 24 сентября одобрен Советом Федерации и 26 сентября подписан президентом РФ Ельциным и вступил в силу.
В январе 1998 года, выступая перед делегацией фонда «Де Бюрхт», митрополит Кирилл изложил свое ви́дение церковно-государственных отношений, сложившихся после принятия в 1997 году Закона «О свободе совести и религиозных объединениях». Обозначив тему своего выступления — «Церковь большинства в условиях религиозной свободы»[213], митрополит Кирилл еще раз изложил позицию Русской Православной Церкви, которую не переставали ложно обвинять в желании узурпировать религиозную сферу в жизни российского общества и приобрести государственный статус.
Митрополит Кирилл предложил в дискуссии исходить из фактов и действительной позиции Русской Церкви в ее отношениях с Российским государством. Непреложным фактом является то, что «большинство населения страны крещены в православной вере, то есть принадлежат к Православной Церкви», этим «определяется значительное нравственное воздействие Церкви на жизнь государства и общества». Таким же непреложным фактом является то, что «именно Православие стояло у истоков русской государственности, его животворящими токами пронизаны величайшие творения отечественной культуры, в его лоне формировался национальный идеал и даже язык», поэтому существует и «очень глубоко и живо ощущается» гражданами России связь Православия с «Россией как государством и русскими как нацией». Понимая и высоко ценя эту связь, руководство Русской Православной Церкви ясно осознает, что «Церковь способна сохранить свою идентичность и верность исконному предназначению лишь при условии, что она будет существовать вне политических страстей и интересов, не соблазняясь отождествлением себя с каким-либо режимом или движением». Главную задачу Церкви в ее отношениях с государством митрополит Кирилл видит «в том, чтобы и в будущем сохранять свободу, необходимую ей для нестесненного исполнения своего пророческого служения в мире»[214].
К теме построения модели церковно-государственных отношений обратился Владыка Кирилл и в докладе на VII Международной конференции по русской духовности в монастыре Бозе 16 сентября 1999 года: «Отделение Церкви от государства при любом государственном строе — несомненное благо для Церкви, и мы будем неизменно настаивать на этом основном принципе… Церковь и государство имеют свои отдельные сферы действия, свои особые средства и в принципе не зависимы друг от друга». Совершенно иной вопрос — нередко раздающиеся требования «отделения веры от жизни, а Церкви от общества». Жизнь общества, большинство которого составляют чада Русской Православной Церкви, жизнь конкретного прихожанина и его семьи — это сфера несомненной ответственности и Церкви, и государства: «В политическом плане это означает необходимость диалога и взаимодействия Церкви и власти в интересах народа»[215].
Этот диалог шел непросто. В марте 2001 года митрополит Кирилл в интервью сравнил власть с «многослойным пирогом», в котором на разных уровнях есть и те, кто за такой диалог, и равнодушные, и открытые противники, в том числе и такие, «кто использует свою личную власть для компрометации Церкви»[216]. Неприятие Церкви со стороны ряда людей, облеченных властными полномочиями, вызывалось ясной позицией Церкви по вопросу о природе власти. «С христианской точки зрения, — писал митрополит Кирилл в начале 2002 года, — власть оправдана только в том случае, если способность одного управлять другими обращается ко благу всех. Если же власть употребляется для личного обогащения или сверхдолжной концентрации влияния, то она становится бессмысленной и даже греховной»[217].
Характеризуя церковно-государственные отношения в мае 2004 года на парламентских слушаниях, посвященных совершенствованию законодательства о свободе совести и религиозных организациях, митрополит Кирилл высказал удовлетворение состоянием российского законодательства в религиозной сфере. «Основанием так считать является то, что в России нет межрелигиозных конфликтов, все основные религиозные объединения свободно осуществляют свою деятельность, в стране достигнут высокий уровень межрелигиозного диалога и сотрудничества»[218].
Одновременно Владыка обратил внимание парламентариев на еще не решенные проблемы: «Это, прежде всего, некоторые положения нового налогового и земельного законодательства, которые, к сожалению, ведут к ограничению сферы социального служения и благотворительной деятельности религиозных организаций. Во многом остается неразрешенным вопрос о порядке передачи памятников культуры и архитектуры религиозным организациям в целях их дальнейшего использования в церковной деятельности». Самым актуальным, по мнению митрополита, оставался вопрос о праве граждан России на общедоступное религиозное образование[219].
2 августа 1999 года между Русской Православной Церковью и Министерством образования Российской Федерации был подписан договор о совместной деятельности, создан координационный совет при Министерстве образования, было разрешено религиозное обучение детей в государственных школах, началась подготовка к введению в светских образовательных учреждениях предмета «Основы православной культуры».
Диалог с государственной властью и обществом о новом учебном курсе, предложенном Русской Церковью, длился более десяти лет, и митрополит Кирилл, опираясь в том числе на свой опыт епархиального архиерея (на территории Смоленской епархии этот курс преподавался с 1991 года, в начале 2009 года — в 544 общеобразовательных школах), принял в нем самое активное участие.
Митрополит Кирилл на встрече с детьми
Митрополит напрямую связал преподавание «Основ православной культуры» с необходимостью гармонизации национального самосознания, усвоения подрастающим поколением тех норм, на которых на протяжении веков строился семейный уклад наших предков, тем самым продолжив на новой дискуссионной площадке важную для него тему сохранения традиционных религиозно-нравственных и культурных ценностей: «Наша борьба за человеческую нравственность — это борьба за жизнь, за спасение человеческой личности и всего рода людского, во имя продолжения истории. Как люди верующие мы знаем, что спасение переходит в вечность. Но и далекий от Церкви человек, если он только не утратил способности додумывать мысли до конца, должен понимать и признавать, что борьба Церкви за общественную и личную нравственность — это борьба и за его собственное спасение, за достойное качество его жизни. В связи с этим решение вопроса о преподавании „Основ православной культуры“ — не рядовой эпизод церковной истории, но дело огромной важности, от успеха которого во многом зависит, какое будущее ожидает наше Отечество»[220].
Именно нравственный аспект нового учебного курса, по мнению Владыки, делал невозможным подмену его уроками конфессионально нейтрального обзорного религиоведческого курса, как предлагала часть педагогического экспертного сообщества: «Речь должна идти не о теплохладном религиоведении, сводящем сведения о разных религиях в один учебник и развивающем у детей скептически-релятивистское отношение к религии». Напротив, «для того, чтобы мировоззренческий и нравственный потенциал традиционных религий России мог реально повлиять на нравственное состояние молодежи и всего общества, важно использовать этот потенциал прежде всего в системе образования»[221].
Митрополит Кирилл настаивал, что преподавание нового предмета должно вестись на альтернативной основе: «Если в классе есть мусульмане, для них могут вестись „Основы исламской культуры“»[222]. Такая же возможность должна быть у атеистически настроенных учащихся, например, в виде изучения основ светской этики.
Сталкиваясь с многолетним противодействием введению нового предмета, Владыка не уставал разъяснять, что преподавание этого предмета не означает ни клерикализации светской школы, ни желания Церкви увеличить за счет школьников свою паству. «Опасаются, что преподавание „религиозной“ дисциплины в школах повлечет за собой увеличение доли верующих в структуре нашего общества, которые в соответствии с их убеждениями и представлениями смогут более активно влиять на развитие страны. Прежде всего, замечу, что и обществу и государству это будет только на пользу. Но для того, чтобы стать религиозным человеком, недостаточно простого знания нормы веры. Необходимо иметь реальный религиозный опыт, быть в общении с Богом в Его Церкви, а научение всему этому как раз не является целью школьного образования, в том числе и в рамках „Основ православной культуры“. Однако совершенно очевидно, что преподавание этой культурно-исторической и духовно-нравственной дисциплины будет содействовать известной гуманизации общества. Это подтверждается и опытом в тех странах, где такое преподавание существует»[223].
И вновь потребовались десятки статей, телевизионных интервью и выступлений, чтобы донести до общества мысль о нравственной составляющей предмета «Основы православной культуры» и о той очевидной общественной пользе, которую может принести преподавание этого предмета: «Знаю по своему опыту: даже те родители, которые не очень желают, чтобы их дети росли „набожными“, стремятся дать им духовно-нравственное образование в воскресной школе, православной гимназии или лицее, отстаивают преподавание „Основ православной культуры“ в светских средних учебных заведениях. Почему это происходит? Да потому, что многие взрослые понимают: современный мир слишком коварен и жесток, и ребенок, чтобы не стать наркоманом, алкоголиком, преступником, то есть пропащим человеком, должен взрастить в своей душе ростки добра, нравственной красоты, духовного здоровья. Если же молодой человек не обладает крепким нравственным чувством, то бурное житейское море разрушит здание его жизни»[224].