О скупости и связанных с ней вещах. Тема и вариации

Здесь лишь в примечании обращу внимание на исключительную книжицу Ивана Нагеля (1985), которая носит название «Автономия и милость» («Autonomie und Gnade»).

96

Здесь представлен устоявшийся риторический топос любви: любить можно лишь посредством образцов, посредством помещения в определенную традицию и ее топосов, посредством обращения к великому повествованию. И чем была бы любовь без риторики?

97

В этом заключается вся суть теории Маркса: что рабочий якобы оплачивается по цене своей рабочей силы, что таким образом за товар «рабочая сила» он получает стоимостный эквивалент и что с этой точки зрения не было никакого мошенничества. Секрет же в том, что товар «рабочая сила» парадоксального сорта, он способен произвести больше стоимости, чем стоит сам по себе. Тут, согласно Марксу, ключ к прибавочной стоимости и прибыли.

98

Это хорошо осознавал Кафка, который все время выделял эту оборотную, сверх-я составляющую закона в чистой форме: «Суду от тебя ничего не нужно. Он принимает тебя, когда ты приходишь, и он отпускает тебя, когда ты уходишь» («Процесс»). Кафкианского суд – немилосердное пространство милости, место, где не хватило буквы закона, и поэтому она открывает бесконечный долг, который субъект никогда не может удовлетворить. Вся жестокость кафкианского суда в том, что это место бесконечной милости.

99

По воле случая первая постановка в мае 1936 г. непосредственно следовала за палестинским восстанием в апреле 1936 г., будто бы европейских событий было недостаточно. Пьеса тут же спровоцировала дискуссию о приемлемости мщения за еврейские жертвы, виной которых стали палестинцы, а в Шейлоке тут же узнали человека сегодняшнего времени [см.: Gross 1992: 283].

100

Ироничное примечание относительно союза между Гейне и Ротшильдом вышло из-под пера не кого иного, как Бальзака, который одну из повестей «Человеческой комедии», «Деловой человек», посвятил «Господину барону Джемсу Ротшильду, генеральному австрийскому консулу в Париже, банкиру», а другую, «Принц богемы», – Гейне: «Дорогой Гейне! Вам посвящаю я этот очерк, Вам, кто в Париже представляет мысль и поэзию Германии, а в Германии – живую и остроумную французскую критику; Вам, кто лучше, чем кто-либо другой, поймет, чтó здесь от критики, от шутки, от любви и от истины». Таким образом «Деловой человек» и «Принц богемы» образуют крайне необычную пару ([Цит. по: Mayer 1994: 380–381], относительно союза Гейне – Ротшильд см. [Там же: 368–385]).

101

К связи между ростовщиком и готическим героем мы еще вернемся. Бальзак начал свою писательскую карьеру в традиции готического романа, но тут он нашел своего нового готического villain (злодея): все еще во мраке, но уже не в подвалах замка, а посреди Парижа, не с кинжалом и ядом, а с кредитными письмами и долговыми расписками, не аристократический undead dead, а вампир в виде бизнесмена [См.: Bardèche 1984: 223].

102

«Морщины его желтоватого лба хранили тайну страшных испытаний, внезапных ужасных событий, неожиданных удач, романтических превратностей, безмерных радостей, голодных дней, попранной любви, богатства, разорения и вновь нажитого богатства, смертельных опасностей, когда жизнь, висевшую на волоске, спасали мгновенные и, быть может, жестокие действия, оправданные необходимостью» [Там же].

103

«Я достаточно богат, чтобы покупать совесть человеческую, управлять всесильными министрами через их фаворитов, начиная с канцелярских служителей и кончая любовницами. Это ли не власть? Я могу, если пожелаю, обладать красивейшими женщинами и покупать нежнейшие ласки. Это ли не наслаждение? А разве власть и наслаждение не представляют собою сущности вашего нового общественного строя?» [Бальзак 1989]. Но существует объект, который концентрирует власть и наслаждение и который другого порядка по сравнению с властью и наслаждением общественного строя.

104

В сноске добавлю, что исключительное сопроводительное исследование Ф. Бертье в издании «Гобсека» издательства «Flammarion» вдохновило на многие мысли в этой главе.

105