Митя побежал, узнал, раскинул руки.
Варя разрыдалась, припала на грудь. Сдавленно шептала:
— Сутки жду, измучилась…
— Задержали нас в Тегульдете, не вот сразу.
…Прощались с Соней, Ананьевым и Кольшей на рассвете.
Варя подала руку старшим, еще раз поблагодарила за все, подошла наконец к Кольше, обняла его.
— Сухарник ты мой… Спасибо, что скрасил дорогу, что оберегал. Теперь я за тебя, парень, спокойна: в хорошие руки передаю, ремесло примешь…[39]
Кольша был тих, серьёзен.
— Помогу тут родителям, племянникам выжить.
Учитель наставлял Дмитрия:
— Маловато, конешно, но собрали мы вам с Соней, что могли. Не бойтесь таежины, она добрее многих людей. Пойдете — смотри на деревьях затеси, идите по зарубкам. Много их нынче в Нарыме.
…Тайга расступилась охотно, густой утренний туман заботливо укрыл молодых.
1988–1989 г.г.
СОЛДАТКА
Памяти моей матери Ксении Иосифовны
Метель и для этих северных мест была на редкость с лютым морозом. Пятеро суток подряд ошалело диковал ветер, хлестал ледяными ливнями таежное Причулымье и ослаб только вчера. Но сегодня еще пуржило, выравнивало в широких улицах поселка кривые наносы плотных сугробов.
День кончался. Густой, низкий рев заводского гудка захлебывался в снежной заверти над белым рукавом реки, сердито толкался в двери бараков и обледенелые окна, властно требовал выхода на работу второй смены — это был еще первый гудок…
К третьему управились, сбросили с вагонетки тяжелый мерзлый горбыль. Здесь, в конце лесобиржи, на высоко поднятой эстакаде из плах было особенно продувно зимой.
Мария Прудникова молча сидела на штабеле сосновой обрези, что поднималась уже вровень с эстакадой.
Александра встревожилась, пригляделась к напарнице.