Чулымские повести

22
18
20
22
24
26
28
30

— Ты что, Марья? Третий же гудел, пошли!

Женщина в шубе, в платках, вся осыпанная снегом, не отозвалась.

— Ты ладна ли? Не захворала?

Из-под густой наморози бровей блеснули уставшие, со слезинкой глаза.

— Кой-как отдышалась, а возняться не могу. Ну, ухряпалась. Дай-ка руку, Саня. Господи, когда только отмучаемся. Ведь сказать, Саня, страшно. То у меня давнишно желание: полежать бы в больнице. А что… Тепло в палате, никакой тебе работы и как-никак кормят. Воспрянули бы малость мои рученьки-ноженьки. Да нет, в земле, однако, только и отдохну…

Александра помогла встать женщине. Жесткой зимней рукавицей похлопала ее по покатым плечам, сбила снег.

— Ты тоску-то не нагоняй на себя, Марья. Военную лямку тянем, кому она легка? А дождемся Победы — поживе-ем!

Вагонетку для сменщиков следовало толкать к цеху распила. Александра подхватила Прудникову и почти бросила ее на низкую платформу.

— Держись, напарница! С ветерком я тебя, с музыкой!

Рельсы узкоколейки опять перемело, и жесткий снег тонко визжал под чугунными колесами. Прудникова склонилась над головой Александры и с веселым удивлением кричала под скрежет колес:

— Шаркунцов поддужных не хватает… Запалишься на ходу, не беги, Саня!

У открытого зева широкого дощатого цеха женщина, поднявшись с вагонетки, вздохнула:

— Распустила ты меня, Санечка. Ноги-то… Упасть бы счас и лежать пропастиной…

В сумерках они медленно шли к воротам шпалозавода, и Прудникова вспомнила их давешний разговор:

— Ты, Саня, зайди, зайди к Васиньчуку. Стахановка, мужик на фронте. А вдруг да проймешь, а как сжалится.

— Так, дважды за этот месяц подавала заявление. В ногах валяться, что ли? Или он думает: приду и столешницу у него в кабинете стану лизать в слезах. Нет уж, перебьется без этова!

— Не изувечит же он тебя словом-то, — вскинула руки Прудникова. — Иди, бабонька. Да не торопись, не успеваю я за тобой. Экая ты у нас, Санечка… Как ни робишь, а все свежа. И за меня вагонетку толкашь, как совсем-то ослабну. Без устали вроде живешь, ништо тебя не ломит.

Александра укоротила шаг, с какой-то затаенной тоской отозвалась:

— Всякое бывает, Марья. Иное дерево уж и скрипит, и давно бы падать ему, да стоит! А другое, на погляд здоровое, а разом рухнет. Держусь пока…

— Ты это к чему? — встревожилась Прудникова. — Ты беду не кличь, Саня, она отзывчива… Ты у нас для всех баб светом в окошке…