— После-то не откажи, сосед.
Ефимчик притворно широко зевнул.
— Но! Какой ишшо разговор…
«Врет он, врет! — кричало все в Александре, когда она вышла на улицу. — Кабы не ел бык, ты, Ефимчик, пойло-то принес бы обратно — пойло не вода, его запросто не выплеснешь на улке. Да и пустым ведром в сенях гремел. Мать правду сказала: испохабился вконец. Ведь сыт, сыт теми бабами, а и еще потешить себя хочет. Вот, мол, добрался и до Лучининой!»
За те несколько шагов до своей ограды горькое подумала о себе Александра. С шестнадцати лет шепчутся у нее за спиной: красивая. Ну, то бегала девчонкой… Но и теперь мужики на нее оглядываются жадными глазами. Кому ж не лестно спелую ягодку сорвать у дороги!
Впервые Александра пожалела, что красивая. Господи, простому человеку и красота-то оборачивается бедой…
В теплой темноте барака расслабилась. И опять захотелось кому-то жаловаться, захотелось чьих-то ласковых тихих слов. «Что же стою, не раздеваюсь? — наконец вспомнила она и тут же поняла, что не придется ей сегодня ложиться в постель. Где! Скажет сейчас большаку, что уходит на завод, в ночную смену. Давай торопись, дуй не стой, где там рабочие вериги? Вот так получается… На дядю надейся, да и сам не плошай!»
На дворе затянула покрепче шаль, опять взглянула вдоль улицы. Свет горел только у Васиньчука и Ефимчика — у них-то керосина хватает!
— Обложили вы меня, аспиды… — Александра до рези в легких вдохнула в себя ледяного воздуха и крикнула в морозную звень: — Не дамся, дьяволы!
И побежала она заснеженной уличной дорогой, побежала с плачем в душе, и собаки мерзлыми, тоскливыми голосами подвывали ей вслед.
Темно, по-зимнему поздно уже в поселке. А вечерами лоскутовцы долго не засиживались: керосина не хватало, да и усталость морила людей.
Тут, у завода, оглядистей: горят электрические лампочки. Слева, у высоких табаров круглого леса, глухо вздыхало машинное отделение, шипел паром возле высокой железной трубы клапан заводского гудка, из пилоцеха неслись то натужливые в работе, то легкие песенно веселые в холостом разбеге визги и звоны дисковых пил.
Завод не огорожен, ворота у конторы были без надобности, толстые столбы вверху связывали с обеих сторон длинные струганные тесины. На той из них, что была обращена к поселку, читались слова самого главного тылового лозунга: «Все для фронта, все для Победы!» На тесине, видимой от завода, тоже краснели буквы призыва: дать Родине в феврале 1943 года двадцать две тысячи добротных чулымских шпал.
Вагонетчиков в цехе распила не оказалось, Александра заторопилась узкоколейкой на «белую биржу», где укладывалась готовая шпала и горбыль — обрезь от той шпалы. Дорогу освещали редкие фонари под большими жестяными колпаками, и круги яркого света чередовались с плотной теменью. В одном из кругов в неподвижной серой фигуре узнала немку Ляуб. Немка убирала снег с полотна дороги, а теперь отдыхала.
— Эрна, бабы где? На первой, на второй линии?
— У склат, у склат! — поспешила с ответом Эрна, вся увязанная каким-то тряпьем вместо платков. На бескровном лице ее мученически горели темные глубокие глаза.
— В курилку беги, погрейся! — затормошила Александра немку.
— Вэрка, Вэрка нато мной нашальник — снек мноко!
— Я пришла, я — начальник. Иди!
Эрна улыбнулась мерзлыми синими губами и медленно, трудно стала склоняться.
ebooksa