— Отец мой, — вспомнила и подала голос Александра, — бывало, к каждому делу выложит присловье, сейчас бы сказал: «Вперед — вымчато, да назад-то за́мчато». Уловил?
Сережка выдохнул паром, поднял на мать голову. Вот, всегда она так. Раз, и подкинет веселое словечко. Он разлепил сведенные холодом губы, почти рассмеялся: ему надо было догадаться, понять эти старые слова деда-прадеда.
— Ничево, ма-ам… Пока, вы́-ымчато, легко!
Похрупывал под ногами снег, жалобно выпевали полозья санок — Александра старалась не думать ни о плечах, уже немеющих от веревки, ни о ноющей пояснице, ни о голоде, который давно подступал к горлу острой сосущей тошнотой. Согнувшись, почти падая вперед, она шла и тихо радовалась тому, что слепящая белизна снегов потускнела, что солнце уже снизилось к черной кромке Понимайковского бора, что мягко вечерело окрест — теперь уж скоро, теперь доползут!
— Серега! Так вы́мчато или за́мчато?
Сын все чаще приваливался к широкому боку матери, чаще путался в шаге, все заметнее ослаблял веревку и все больше мерз. Шапка надо лбом, брови, длинные материнские ресницы, наконец, полушалок на подбородке — все было хвачено плотным куржаком. Он понимал мать, Сережка. Понимал больше, чем она думала об этом, и сам бодрил ее, едва разжимая побелевшие губы.
— Вымчато!
— Щеки пошоркай! Пробират мороз, пробират…
Он тер лицо задубевшей шубенкой, а сам думал о тех же коленках, он уже почти не чувствовал их.
Александра шла и ругала себя: Сережку морозит, сама вот совсем ослабла… Она не помнила того, что напрягается без сна и отдыха уже целые сутки и зло укоряла свои никудышные якобы руки и ноги… наивно, с детским простодушием упрашивала их не терять остатней силушки-мочи: Милка-то без сена стоит!
У придорожных тальников, что торчали из снега серебряными хвостиками, они остановились снова. Навалясь спиной на сено, боясь предательски заснуть, почти плакала над Сережкой.
— Потерпи малость, сынок. Ты вспомни, каково отцу-то на фронте. А мы что-о… Не на пули идем — домо-ой!
— Вымчато, мам… Терплю. — Сережка привалился к матери, к ее леденящему полушубку, силился улыбнуться, но ничего не получалось у него с этим.
Повизгивал от холода или жалости к парнишке умный Валет, жался к его пимам. Александра пошутила:
— Опять ты, Валетка, свои штаны в снегу вывозил!
Наконец у Оби в своей предвечерней стыни проступила черная труба завода, и поднялись над кривой линией сугробов колья огородных прясел.
А Сережка уже едва держался за веревку.
— Вот что… Беги-ка ты, паря, домой. Слышь?
Сережка обиделся. Он столько прошел, столько напрягался, думая с гордостью об отце.
Александра знала, уже поняла, если сын еще и не отморозил, то отморозит коленки, нельзя ему оставаться с ней. Ишь ты, упрямый какой. Чужим, сиплым от холода голосом, она гнала его от себя.
ebooksa