Чулымские повести

— Мы, рамщики, работаем давай-давай! А лес-то подают с перебоями, и молчат наши пилы. Вот эта, последняя неделя. За последнюю неделю само мало шесть часов загорали — много! Второе — машинный цех. Почему старшева машиниста Севастьянова здесь не вижу? Я ему сейчас кинул бы словечко с пылу-жару. Как подается ток… То потухнет, то погаснет. Кинешь на стол лесину потолще, пустил пилу, а она не пилит — жует деревину, куда годно?! Не знаю, что там в машинном… Смазать бы нашим машинистам и кочегарам кой-какие места, авось, завертелись бы попроворней. Сырью локомобиль топят, неуж сушняка нет? Да и поломки у них часто. Пора бы уж и знать свой котелок, все его винтики-болтики. А скажешь, так у Севастьянова Паши причина на причину и причиной погоняет. Кончать с этим! Мотофлот же рядом — там ребята любую штуковину смастерят к локомобилю…

Васиньчук заметно нервничал, машинный цех у него всегда первой заботой. Сцепив руки, густо бросил через плечо Баюшеву:

— Севастьянова, кочегаров — всех завтра в контору! Ты, Лучинина, вроде намерилась говорить — давай!

Она встала, оглядела женщин. Они ласково бодрили ее глазами. Карпушева кивала на вагонетку, что стояла рядом, Александра поняла: об отвозке горбыля и собралась сказать…

— Я, перво, приложу к словам Василия, — тихо призналась Александра, стараясь равнять дыхание, говорить спокойно. Она вдруг вспомнила, с чего начал Васиньчук, и совсем мягко поблагодарила:

— За праздник — спасибо! За зиму и вымотались мы, и выстудились. А ты, Вася, знаю, на нас не в обиде: горбыль отвозим сразу, завала в цехе нет. Ну, теперь чуток полегче, теперь рельса чистая, колеса веселей бегут, и понукать нас и вовсе незачем. А за восьмое число работу сделаем! — Она сдернула рукавицы, что-то стало жарко рукам. — Я и в другие разы не молчала и опять скажу: товарищ Васиньчук, хватит трезвонить о нас в большие колокола. Спроси бы вас товарищ Сталин: что ты сделал для женщин завода? Очень любишь слова кидать на ветер — чево же легче! Уж сколько раз слышим от директора: славные женщины, ударницы и стахановки… Не знаю, или нас директор за маленьких считает, или уж за глупышек. Да не словами лизать надо, а помнить, что мы и вправду женщины. Я о чем… До войны по-дурацки эстакады сделали, и вот до сих пор горбыль нам спины и руки калечит. Шпалу на лошадях от цеха отвозят, а горбыль — стахановки. Все знают: летом из этого горбыля едва вода не течет, а зимой он мерзлый. Толкаешь вагонетку, а в глазах зеленые метляки летают…

Из-за плеча Александры вывернулась Верка Спирина. Сорвала с головы шапку, бросила и ее на полотно узкоколейки.

— В скотину заезженную баб превратили. Женщина — большая сила… Обрадовались и валите на нас дуром!

— Тебя, Вера, не спрашивают и ты помалкивай! — осадила Александра Спирину. — Товарищ Васиньчук, опять и опять просим: мозгуйте! Тепло наступает — переделывайте вторую линию. И чтобы лошадь в конце эстакады запросто туда-сюда разворачивала вагонетку. А то и правда надолго нас не хватит. Вон, что Аксинья, что Прудникова — они ж из последнева упираются…

…Домой Александра шла рядом с Баюшевым. Еще у завода мастера встретила дочка: белокурая, с голубыми весенними огоньками в больших распахнутых глазах. Вскинула голову в легкой вязаной шапочке, объявила:

— А у вас, тетя Шура, нос загорел — красиво!

— Спасибо, Машенька! Ты потише беги, мы ж с отцом как-никак с работы.

Александра говорила Баюшеву, признавалась:

— Я к директору с этим завтра хотела, да ты, Афанасьевич, поймешь скорее, ты обходительный… Четыре немки у нас, на бирже, сам видишь: подкормить их надо. Верка уж на что крепкая сердцем, а вчера и она принесла Эрне картошки. У меня в этот раз дать неча, самой скоро на базар топать.

Баюшев поглядывал на торопливую дочку, хотел закурить, да сунул кисет в карман фуфайки. Снизу почти сердито поглядел Александре в лицо.

— Ты что, Лучинина, всегда ходоком за других, а?

— Так, кому-то надо, Афанасьич. Немки — народ, сам знаешь, робкий…

Баюшев все же закурил, задышал табаком.

— Какую задачу ты задаешь! Ладно, дать… Дать — не хитро дело, только из каких таких бездонных погребов? Порции-то в столовой все жиже и жиже, сама знаешь. А потом, дай одним — это дай и другим. Не знаю, как мы дотянем до новой картошки. Расширять бы сплавной конторе подсобное хозяйство надо, да не мы наверху началим…

— Давно пора! — поддакнула Александра. — Афанасьич… А за немок после совесть спросит особо. Помни, ребятни-то у них сколько. Да им, немцам нашим, продержаться бы до июня. А там киндеры рыбешку ловить станут, всякая зеленуха пойдет — там обыгаются, повеселеют. Ты, уж, Афанасьевич, упроси Васиньчука, пусть вырешит бабам картошки.