Ничего домашнего делать не стала Александра — руки не поднимались. Одно мучило ее сегодня: с Милкой что-то неладно деется, а потом от Матвея давным-давно письма нет.
… Отпустило на дворе, потеплело и опал белый блескучий куржак в стайке. Александра повесила фонарь на гвоздь, с тревогой подошла к нетели. Та едва притронулась к теплому пойлу, обрадованная приходом хозяйки, начала жаловаться: так тоскливо замычала, с такими болевыми глазами подняла голову, что и глядеть на них страшно.
— Только не скажешь… А вижу, как маешься, вроде нутро у тебя выворачивает, — шептала Александра, припадая к голове Милки.
На улице в синих мартовских сумерках грустилось особенно охотно и глубоко. Закрутился Валет у ног, мягкой дужкой хвоста игриво помахал, да тут же и ужался — понял настроение хозяйки.
До вчерашнего дня теплилась еще надежда. А пришел ветфельдшер из сплавконторы, ощупал Милку и махнул рукой: ножичком уж лечить пора… Что-то с пойлом проглотила, не иначе!
Прирезать… Долго ли! Только на что же другую купить кормилицу, да и у кого? Ладно, продаст она мясо, так мало же будет тех денег. В долги опять влазить? Но к кому бежать за рублевой расставкой, чем отдавать после? А к тому и налог. Будет не будет у нее корова: отдай ты за Милку обложенье. Хитро положено! С лета комиссия сельсовета ходит по баракам. «Корова, нетель, овцы, свинья, куры есть?» «Есть». Вот и прими извещение на сдачу масла, мяса, шкуры, яиц и поспешай, в сроки гони продукты. А случись, падет вот так корова — нет ее, ты не шуми: плати и не дожидайся, когда строгий разговор пойдет, когда, может, и последнее барахло опишут. Ну, Саня, фартит тебе в войну с животиной. Знай, что такое не везет!
Вернулась Александра в барак, привалилась к печи — своей теплой доверенной, и тут бы заплакать ей, облегчить душеньку, а она так страшно скрипнула зубами, что скулу свело.
Опомнилась, когда увидела, что стоит у расхлябанной калитки Веркиной ограды. Ветер баловал калиткой, и она легонько пристукивала в мерзлом притворе.
Видно, разжилась Верка где-то керосином… Яркие полосы света игриво выгибались на высоком сугробе под окнами, весело высвечивали густые ветви утонувшей в снегу черемухи.
«Да я ж к Верке и собралась! — вспомнила Александра. — На картах погадает, заодно и ребятишек прогоню домой.»
В жилье у Спириной сверху и донизу настоящая теплынь, остро пахло горячительным самогонным чадом.
Сережка с Бориской играли в углу, у кровати, втихомолку строили из грязных деревянных бакулок какую-то замысловатую крепость. Шестилетняя дочь Верки сидела на высоком сундуке и тонюсеньким голоском баюкала большую тряпичную куклу.
— Вас никак суседко дома не любит, все-то вы в людях, — накинулась Александра на Сережку с Бориской.[44] — Мигом домой и спать, спать!
Сыновья молча, покорно собрались и ушли.
— Ты с какой цепи сорвалась?
Верка — маленькая, с красным потным лицом, возилась у плиты. Было заметно, что она уже попробовала своего хмельного варева. С ленцой откинула со лба легонькие светлые волосы и покачала головой.
— Шурья, ты мне не ндры… Не нравишься, вон и рот у тебя коромыслом. А глаза каким ветром накраснило? Задеревенела, молчишь ты все, Шурья… Молчать хужей. Разболокайся, вались на лавку, распутай свой клубок!
Тронутая участием соседки, Александра сняла фуфайку, шаль и присела на гостевой конец лавки. Сдержанно отозвалась:
— Только один клубок распустишь, а горе-то опять веревочкой завивается. Милка у меня падает.
Спирина вздохнула у плиты.
ebooksa