Чулымские повести

22
18
20
22
24
26
28
30

— Знаю. Говорила ты, что плошат нетель. А был ветеринар?

— Прирезать велел.

— И заколешь, раз тако дело! Ой, прижмет тебя голодуха, Шурья. За сынов бойся. Таиска, спать счас же! Смотрите, люди добрые, она и головы не воротит и ухом не ведет… Таиска, я тебе попку подрумяню быстро!

Девочка спустилась с сундука — спустилась неловко и, трудно переступая слабыми ножками, прошла в куть.

— Подыми, мам.

Верка вскинула на руках легонькое тельце дочери и посадила ее на русскую печь.

— Вот и спи, Таечка, на печи, где горячи кирпичи… Давай ба-баюшки, моя ласкова.

— И часто ты самогонку гонишь?

— Ково часто! Из чево это теперь гнать-то? — удивилась Спирина. — Вот, перевожу последнее добро. Ну, кончила, кажись. И бежала струйка, да иссякла… Технику я опосля уберу, давай, товарочка, расхрабримся да усидим по рюмашке!

Александра к спиртному никогда не тянулась, но вот так, при случае, не отказывалась принять налитое.

— Плесни, пожалуй. Ты это к восьмому?

— К восьмому дорогому…

Верка как была в легком пестром сарафанишке, так и выскочила в сени. Вернулась она с большим куском мороженого сала. Потом на столе появилась едва початая буханка хлеба и соленые огурцы.

— Шурья, да у нас намечается пир горой! Только редечки с постным маслом и не хватает… — по-детски радовалась Спирина, проворно нарезая хлеб и сало. — Да ладно, чересчур будет! Ну-ка, соседушка, перваку. Горлышко обдерет, от тоски отведет, по кругу закружит тово, кто тужит…

— Хватит лить, Верочка-а… — вскинула в отмашке руку Александра, радуясь не выпивке, а этому нежданному, этому повторному, лучшему ужину.

Они долго занюхивали самогон тяжелым кислым хлебом.

Спирина вывернула фитиль, лампа на пристенной полочке загорела веселей, перестала потрескивать.

— Из свеклы, слышно, самогонка. Ты где, ты как ее расстаралась?

— А за два взгляда, за два вздоха… — хохотнула Верка и вытерла полотенцем свои яркие изнивные губы… — У меня ж титьки по пуду, я работать не буду… На подсобное хозяйство сплавконторы осенью сбегала и разжилась. Ты знаешь, увидел сторож, что я с мешком, и зашумел: крадешь, докладную напишу директору! Что ты ляжешь будешь делать… Подлетела я к старому хрену и жму ево грудями к шалашу: что ты блажишь понапрасну… Да, Шурья… Песок давно сыплется из тово сторожа, давно он в неможах. Оттово и слезу едва не пустил, старичок: хоть, грудя, — говорит, — пошшупаю… Смеюсь в глаза: а пошшупай, пошшупай, не усохнут! Вот так задешево и принесла я домой два мешка свеколки…

— А хлеба у тебя откуда столько? Вижу, вторая буханка в шкафе лежит. Оборотиста ты, Верка…