— Шибко трудно, а только опять в работяги ведь не пойдешь — изнежился вот в тепле, в достатках…
— Ты слушай! — поднял голос Васиньчук. — В обрез же дают заводу средства — война! Поглядишь — тут дыра, там прореха… И скрипи зубами, а своди сальдо с бульдой.
— Дак на то и поставлены, чтобы сводить концы с концами. Только не за счет тощего кармана рабочего! Ну, начальники… сплавконтора, завод — вы с весны сколько Госпароходству штрафа за простои барж платите… Мало тово, хлеб мешками, масло, а то и сахар шкиперам тащите, чтобы они часы простоев убавляли. От чьих пайков рвете?!
— Александра! — почти взмолился Васиньчук. — Ну, платим пароходству, платим… Людей же на баржи не хватает. Вон, сплавной рейд. Все лето круглый лес на баржи грузит. Рейд куда больше завода штрафуют.
— Вот-вот! Из одного кармана сплавконторы и валите тысячи. Тысячи! А откуда вы их берете? Да из зарплаты рабочих — это же ясно! Людей мало… Пришлют весной вербованных — они тут же и разбегаются, колхознички. Ни жилья им доброва, ни кормли хорошей, ни обутку. А у нас на заводе, вспомни-ка. За два последних лета семь мужиков надорвались на погрузке шпал — где они севодня — на подсобных работах! Вон и Прудникова собирается в больницу. Неуж придумать нельзя, чтобы не таскать на плечах шпалу на баржу. Да где-е! Отвозку горбыля лошадями наладить никак не соберетесь. Шесть человек бы освободилось разом!
— Ты ж у нас умница-разумница — придумай!
— Брось скалить зубы! Баюшев правду говорит: технорук сидит в сплавконторе — ево это дело шевелить мозгой. А то чье! Как говорится, конь за ново думать не будет… Так как же с деньгами?
Васиньчук подошел к окну, сощурился на солнце.
— Ладно, скажу Марценюку, кинет он вам еше по полусотке. Согласен, перестарался мужик. А что вы с ним не ладите?
— Пусть не орет на людей попусту, на каждом шагу у него мат. Вон, Баюшев… Ево и видеть-то в радость. Обходительный, душевный человек!
Александра встала.
— Посиди, ты же со смены, домой идешь…
Он просил, Васиньчук, почти умолял. В ней вдруг шевельнулось нечто вроде жалости. Говорят, несладко живется ему с учительшей… Она задержалась у порога кабинета, и это ободрило Васиньчука, голос его вздрогнул.
— Побудь немного. Мне бы сказать тебе…
— Давно ты опоздал с этим… Теперь уж ничему не поверю, да и мужняя я жена. А ты все бабничаешь?
Васиньчук с трудом выдавил из себя:
— Жизни в доме нет.
В Александре шевельнулось женское любопытство.
— Значит, не ту рыбку подцепил…
— Все кобенится, выставляет себя, а сама бездетная. Сколько лет прошло, а я все-то жалею, что проморгал свой кулич, что упустил тебя.