Чулымские повести

22
18
20
22
24
26
28
30

Мастер отмахнулся от похвал, подошел к столу, расправил короткой широкой ладонью тетрадный лист.

— У этих твоих лесенок… Обортовочку-то придется поднять повыше. Зачем… А чтобы по ходу шпала на ноги людям не падала. Ну что же, все мне видится. Ставь козлы опорой, клади на них лесенки и гони из любого конца биржи шпалу к барже. Да понятно, что лесенки с наклоном… А толкать руками — это негоже. Ты замешкалась у торца шпалы, я двинул посильней свою шпалину, и вот беги ты, Лучинина, за бюллетенем. Мы тычки наделаем. Вон, у Маши палка-то к лыжам, гвоздок-то на ее конце. Распили палку пополам, забей с одного конца по гвоздю — тычка! Наделаем и тычек, не хитро дело. Ну, слово словом, а начальству в таком случае бумагу подавай. Можно?

— Бери, бери, Афанасьевич!

Баюшев упрятал листок во внутренний карман фуфайки и просиял своим бровастым лицом.

— Так, Лучинина… Памятник бы тебе возвести на диком бреге… Спасибо и дай-ка я расцелую твою светлую голову…

— Сюда! — весело ткнула пальцем Александра в загорелую щеку и, смущенная, красивая, легко поднялась с лавки.

Маленький Баюшев проворно потянулся к ее лицу. Светлые усы его весело топорщились над жесткой мужицкой губой.

Круглолицая Машенька из клетушки мастеров грозила родителю своим нежным пальчиком…

Солнце пряталось за белые холсты высоких облаков, вечер оседал на Причулымье такой же белесой мягкой дымкой.

Александра легко шагала по сыроватому податливому снегу и улыбалась всему: радостное настроение Баюшева передалось ей и будоражило.

Она наварила полный чугун щей, а тот ее ломоть хлеба, что оставался на ужин — весь отдала ребятишкам. Сыновей бы и отчитать, опять они съели свою дневную пайку до ужина, да не попустила сегодня сердцу, уняла досаду. Чай пили снова с голубикой — это всегда праздничным знаком за столом.

— Набивайте свои барабаны! Вы ж у меня рацио-на-ли-за-то-ры! — едва выговорила Александра то мудреное слово, что услышала сегодня от Баюшева и которое она затвердила по дороге домой. — Учись, Серега, как следует! А после в Томск на инженера, слышь? Окончишь, приедешь домой и первая ты голова в поселке…

Вот и коровы уже не было, а все домовой крутеж без конца. За то, за другое ухватилась — в постель легла поздно, ребятишки на полатях уж посапывали носами.

Видно, недолго она спала, потому что сразу ее разбудил этот легкий стук в наличник окна. Полная недоразумения, отдернула задергушку и по лохматой бараньей шапке тотчас узнала Бояркина.

И разом все похолодело внутри Александры.

Вот и началось то, чего так боялась. Вот и принес черт тасканого-го. А как загрохочет да ребят разбудит? Сережка-то уже большенький, сразу смекнет что к чему. Открыть или не открыть… Ну, гадать ей не приходится. Разом, разом отвадить бабника!

Она кинулась в запечье, накинула на голые плечи полушубок и вышла в сени.

Их разделяла легкая дверь.

— Пустила бы, а соседка… — вкрадчивым голосом попросился Ефимчик. — Пусти, чево уж теперь, когда мы родня.

— Ага, родня от старова бродня.[49] — Александра полнилась злом. — Ты думаешь, где пообедал, там и ужин подадут… Проваливай! А не то выйду, так шурану, что и своих не найдешь. У меня силы хватит и на тебя.