Чулымские повести

22
18
20
22
24
26
28
30

— Битый битово… Ну, робя, пороть вас некому и мне некогда… Родимые, как же вас война-то поизвертела!

Он подал палку Андрею и взвился голосом:

— А ну, марш по вагонам! Отходит, отходит ваш. Помоги, чево ты застыл! — почти взревел высокий железнодорожник над головой старшины.

От приказного крика, что ли, тот разом встряхнулся, пришел в себя. Надел шапку, сверкнул черными глазами, не тая драчливой ярости, дико выругался, но подхватил Андрея под другую руку.

Они успели на поезд. У подножки вагона сверху кто-то услужливо поднял Андрея, кто-то подал руку и старшине, кто-то торопливо захлопнул промерзшую дверь.

Поехали.

Видно, не перекипело в них недавнее, очевидно, еще страшны были их лица, и потому те, кто стоял в тамбуре, тишком, бочком утянулись в вагон.

Старшина стоял у противоположной двери — стоял спиной, но именно по спине, по окату плеч, по наклону головы Андрей чувствовал, что тот не остыл и потому опасен. Бешеный какой-то! Его бы в госпитале держать да держать и на улицу не показывать. Андрей придвинулся поближе к той двери, что вела внутрь вагона. Что это он, сам-то… Тут не на базаре, не лед, здесь и на одной ноге выстоять можно. Только вот удобней на стену опереться да оглоушить психа ловчей. А то! Научился ж кой-чему в разведке. А лучше, конечно, заговорить первому, ровненько так выпустить пар из заполошного. И где это он, на каком толчке ухватил такие хорошие сапоги? Переда-то неизносные…

Хромовые сапоги ласково мерцали под грубыми полами шинели старшины и, странное дело, успокаивали. Может быть потому снимали напряжение, что помнились из далекой довоенной поры. В родном поселке только один бухгалтер сплавучастка на зависть всем парням и щеголял в такой вот завидной обувке. Андрей примерился взглядом: ростом пониже, да и замесом родительским старшина пожиже… Медленно, однако в Андрея уже возвращалось чувство спокойной уверенности в себе. Ну, конечно, заговорить сейчас, и расколется он, сам же первый, чертяка, начал!

— Ты чево душить мужичонку начал. Душить-то зачем! Вообще, какое твое дело…

— А чье это дело, сержа-ант! — почти взвыл старшина и резко повернулся. — Да таких гадов, которые чужим, которые живут ворованным — их давить и спуску не давать. Ага, топтать и фамилии не спрашивать!

— Да какой он там вор… Настоящие воры нахалом с прилавков не тянут. Поди не жрал суток двое-трое — вот и одичал, и хапнул пирог у бабы. Он с поезда. Я же видел: по вагонам ходил бледной немочью.

— А ты зачем встрял? Не знаешь, что третий — лишний, что третьему морду за такое квасят! Хошь еще по мысалам…

Андрей уловил, пора было и виниться. Так-то лучше, чудило меченый. Он пожал плечами, спокойно, примирительно сказал:

— Черт ево знает… Вижу, силен старшина, вижу, задушит. Тормоза у меня отказали — пойми.

— Вот и у меня в башке сорвалось с крючка. Не своротил санки?

Андрей потрогал нижнюю челюсть, слабо улыбнулся.

— Да нет! Сибирская кость держится…

Старшина почти дружелюбно посмотрел Андрею в лицо. Его, знать, тоже угнетала эта их короткая жесткая драчка. Как-никак, а ударил-то парня в лицо.

— Курево есть? Не успел я до базара, а за махрой пошел. Чево проспал… В госпитале набаловался. Да это криношник, воришка меня застопорил!