Жанна – Божья Дева

22
18
20
22
24
26
28
30

Есть ли у неё какие-либо прозвища? Весь христианский мир знал её под именем «Девушка»; но она не захотела упомянуть его здесь, для того ли, чтобы их не дразнить, или потому, что в её представлении это было не прозвище, а нечто иное.

– О моих прозвищах не знаю ничего…

Ей приказали прочесть «Отче Наш». Она ответила, обращаясь к Кошону:

– Прочту охотно, если вы меня исповедуете.

Тот заявил:

– Я вам предоставлю двух или трёх людей из тех, кто здесь присутствует, чтобы вы прочитали им «Отче Наш» и Ave Maria.

Но Дочь Божия была согласна произнести «Отче Наш» только при таинстве, которого так давно была лишена, а отнюдь не в порядке судебного разбирательства:

«Ответила, что не прочтёт иначе как на исповеди».

Впоследствии на допросе 12 марта она сказала:

«Я люблю читать „Отче Наш“. И когда я отказывалась его читать, это было для того, чтобы владыка Бовезский меня исповедал».

Разумеется, Кошон не предоставил ей таинства.

В заключение этого первого, уже слишком затянувшегося допроса от неё потребовали клятвы, что она не будет стараться бежать, – опять в полном согласии с инквизиционным правом. Она отказалась наотрез:

– Если я убегу, никто не будет вправе укорять меня тем, что я нарушила свою клятву, потому что я не дала своего слова никому.

Перед тем как её увели, она «пожаловалась, что её держат в цепях и в оковах». Ей ответили, что это именно для того, чтобы она не бежала.

– Верно, – сказала она, – что я хотела бежать и теперь ещё хочу. Разве это не право всякого пленного?

Первое заседание суда прошло столь неблагопристойно, что второе было назначено в другом помещении, поменьше, и были приняты меры к недопущению посторонних лиц. И чтобы не нести одному всю ответственность, Кошон предоставил на этот раз председательствовать одному из шести представителей Университета, самому видному из них – Боперу

Второй допрос – 22 февраля – начался их новой попыткой получить безоговорочную присягу Безуспешно:

– Я принесла её вчера, вашу присягу, хватит с вас… Вы налагаете на меня слишком большую тяжесть!

И когда они продолжали настаивать:

– Может случиться, что вы спросите у меня такие вещи, о которых я скажу вам правду, и другие вещи, о которых я вам не скажу. Если бы вы были хорошо осведомлены обо мне, вы должны были бы желать, чтобы я не была в ваших руках. Я не сделала ничего иначе как по откровению!